— Я чувствую себя как куль муки, который только что сбросили с телеги.
— Что такое мука? И что такое телега?
— Не имеет значения. Я хотел сказать, что чувствую себя неважно. Мне казалось, что свою часть работы я уже сделал, и сейчас хочу вернуться домой, на Землю. Сможешь ты мне в этом помочь?
Лума отрицательно покачала головой, продолжая внимательно разглядывать Логинова своими огромными глазами.
— Не смогу, даже если бы захотела. Нам только кажется, что судьбой можно управлять. На самом деле мы можем лишь ненадолго выйти из предначертанной колеи и всегда должны платить за это слишком высокую цену.
Однако дорога к моему дому была не близкой, и наш гость чувствует себя как куль муки, упавший с телеги. Извините меня за то, что я забыла об этом. Те, кто меня обычно посещают, редко нуждаются в моем гостеприимстве.
Проходите, выбирайте любую скамью, которая вам понравится. Они все разные. Сделаны из разного материала, привезены из разных мест и обладают непривычными для землян свойствами. Тебя, Похандорус, предупреждать, я думаю, нет необходимости.
Арктурианин промолчал и остался стоять у порога. Он не двинулся с места и не произнес ни звука, с тех пор как представил Логинова прорицательнице.
С минуту Логинов колебался, надеясь получить от арктурианина подсказку, как ему следует поступить, чтобы не обидеть хозяйку, но, не дождавшись от Похандоруса даже намека, пошатываясь, двинулся в глубь хижины, и лишь теперь, избавившись от яркого наружного света, сумел рассмотреть ее внутреннее убранство.
Посреди хижины, на небольшом каменном возвышении, горел слабый огонь, дававший свет и немного тепла. На треноге над костром булькал котелок с каким-то варевом, распространявшим непривычный, резкий аромат.
Стены хижины сплошь покрывали шкуры незнакомых Артему животных, а под самым потолком на поперечной балке гнездились бесформенные пушистые твари с огромными желтыми глазами. Рассмотреть этих обитателей ему так и не удалось из-за теней, закрывавших их, и плотного сизого дыма, скопившегося под потолком.
Странным казалось не само присутствие дыма, легко объяснимое горевшим внутри помещения костром, а то, что этот дым клубился только под потолком, не опускаясь ниже определенной границы. Хотя в крыше не было видно никакого отверстия для его выхода, не ощущалось даже запаха гари. Воздух был таким свежим, словно Логинов все еще находился в лесу.
Наконец он обратил внимание на скамьи, полукругом стоявшие вокруг очага. Их было шесть, этих скамей, предназначенных, очевидно, для одновременных визитов большого количества людей. И все они были разного цвета. Там была скамья ослепительной, ничем не запятнанной белизны, словно сделанная из свежевыпавшего снега. Там была скамья черная, как ночь, и красная, как человеческая кровь. Была зеленая, как весна и желтая, словно солнечный свет. От каждой шло какое-то излучение, словно скамьи были живыми.
Логинов чувствовал, как его постепенно охватывает легкая паника. Почему-то он знал, что от правильного выбора будет зависеть слишком многое в его судьбе, хотя вряд ли бы сумел объяснить, почему он так думает.
Встречаются иногда места, в которых человек чувствует себя крайне неуютно, растрачивая огромное количество энергии для того, чтобы нейтрализовать враждебную ауру такого места, и даже не подозревая об этом… Есть и другие места, в которых легко и свободно дышится, а усталость отступает словно сама собой… Вспомнив об этом, он решительно направился к скамьям и, не глядя, опустился на одну из них, предоставив выбор своему телу.
И лишь почувствовав под собой легкое тепло, посмотрел вниз. Оказалось, что он сидел на желтой скамейке. И усталость, до сих пор скручивавшая его мышцы, словно выжимаемую тряпку, начала отступать.
— Хороший выбор. Я предполагала, что ближе всего тебе стихия огня, теперь я в этом уверена.
— И что же из этого следует? — спросил Логинов, не скрывая своего скептицизма и блаженствуя в теплом излучении скамейки, вымывавшем из него боль и усталость.
— Довольно многое. Из этого, например, следует, что ты легко переносишь жару и трудно переносишь холод, что ты вспыльчив и предпочитаешь решать возникающие проблемы с помощью боя, отвергая переговоры в принципе.
— Это не совсем так, Лума, — впервые нарушил молчание Похандорус. — Однажды мне удалось договориться с этим человеком, и он не нарушил своего слова.
— Я помню. Но это исключение ничего не доказывает.
— Ну, не знаю… — возразил Логинов, который с трудом боролся с неожиданно навалившемся на него желанием заснуть и полностью отдаться мягкому, убаюкивающему излучению скамьи. — По-моему, я здесь только и делаю, что занимаюсь переговорами.
Не меняя своей позы, хозяйка хижины двинулась к очагу, и было непонятно, каким образом перемещается ее большое тело. Ног под ниспадающей волнами до самого пола материей не было видно, а если судить по плавности движений, можно было подумать, что она передвигается с помощью какой-то платформы на колесах.
Приблизившись к очагу, Лума зачерпнула из кипящего котелка большой черной ложкой какую-то жидкость и осторожно, стараясь не расплескать, словно дорожила каждой каплей своего варева, протянула ее Логинову.
— Тебе нужно выпить это. Только не пролей, будь осторожен.
— Я не собираюсь ничего пить, — ответил Логинов, не двинувшись с места.
— Почему?
— Потому что я не знаю, что там такое. Потому что ваши биологические вещества могут быть смертельно опасны для человеческого организма. Да и вообще зачем? Мне и так неплохо сидится на твоей скамейке.
— Неужели ты думаешь, мне неизвестно, как функционирует ваш организм?
— Тогда тем более я должен знать, зачем вы мне это даете!
Инстинктивно он все еще пытался сопротивляться вопреки расслабляющему и уже почти полностью подчинившему его волю внешнему влиянию, которое исходило, скорее всего, от самой Лумы. Скамья, похоже, была всего лишь чем-то вроде концентратора ее психической энергии, и лишь теперь, осознав это, Логинов начал бороться в полную силу.
— Чтобы раскрепостить твое подсознание, чтобы выпустить на волю твое второе «я».
— А зачем его выпускать?
— Мистер Логинов, у нас не принято возражать Луме. Если она говорит, что вам надо это выпить, — значит, вы должны пить, — менторским тоном, похожим на тон школьного учителя, произнес Похандорус.
— Вот вы сами и пейте, грандивар!
— Это зелье сварено специально для вас, с учетом всех особенностей вашего организма.
— Когда это вы успели так подробно изучить мой организм?
— Только этим я и занимаюсь уже целых пятнадцать минут! — раздраженно произнесла Лу-ма. — И должна вам сказать, мистер Логинов, что мне впервые попадается такой упрямый и недоверчивый клиент. Так вы хотите узнать свое будущее или оно вам безразлично?
— Будущее? Зачем мне знать будущее, если я и с настоящим справляюсь с большим трудом? И потом, даже если я его узнаю — оно все равно не изменится. — Логинов говорил, как пьяный, его мысли путались, а слова приобрели странную простоту и однозначность.
— Оно может измениться, если я его узнаю, — сказала Лума.
— Тогда тем более. Вы не должны его знать. Почему я должен соглашаться с тем, что кто-то, узнав мое будущее, начнет его менять? Что получится, если каждый начнет менять будущее своего соседа? И вообще, вы что, способны изменять судьбы? Совсем недавно вы заявляли, что это невозможно!
— В известных пределах, заплатив за это соответствующую цену, я могу изменить вашу судьбу!
— Как это благородно с вашей стороны! — Артем уже не пытался управлять потоком слов, срывавшихся с его языка. Он словно забыл о том, что его собеседники — арктуриане, между собой они иногда перебрасывались резкими каркающими фразами, совершенно непонятными Логинову. Но Логинов продолжал говорить, не заботясь о том, понимают ли его эти странные существа. Слова родного языка помогали ему сопротивляться. Сопротивлялся же Логинов так упорно потому, что все время чувствовал нарастающую опасность. Он пока не мог определить, откуда она исходила, и на всякий случай отвергал все, что ему предлагали.