На какое-то время воцарилась тишина, львы отвернулись друг от друга. Анджела легла на землю и спрятала голову в лапы. И только Виктория запрыгала по клетке, радуясь, что атмосфера разрядилась.
- Сандра права! Не надо ссориться. Давайте лучше помолимся вместе нашему великому предку Катукан-Кара, доброму, мудрому и справедливому, попросим его, чтобы он помог нам обрести покой и счастье в ненавистной чужой земле! О, великий Катукан, всемогущий наш Бог! Приди к нам с небесных вершин и озари нас своим священным светом добра и радости!
Но вместо великого бога кенгуру на дорожке вдруг появился старый хромой сторож. И хотя ничего божественного в нем явно не было, он, в сущности, был человеком неплохим, жалел зверей, можно сказать, даже любил, и звери тоже жалели и любили его. Жалели за его старость, за хромоту, а любили за простодушный, добрый нрав. Когда-то старик работал служителем, и те из зверей, кто застал это время, вспоминали о нем с тоской и сожалением, словно об утраченном рае. Теперь же старик ничего делать не мог, и директор зоопарка господин Дэйв, учитывая прежние его заслуги, оставил его на должности сторожа при зоопарке. Старик целыми днями сидел в дежурке, даже ночевал там, и только изредка выходил проведать своих прежних питомцев. Правда, из его подопечных остались только шакал Руфус и сова Сандра, которая спала с утра до поздней ночи, а по ночам просыпалась и разговаривала сама с собой. Все остальные животные появились здесь позже, уже при пьянице.
Однажды, никто уже не помнил, когда именно это было, старый сторож, видимо, страдая бессонницей, зашел в зверинец, и тихо беседовал о чем-то с Сандрой до самого утра. Трудно сказать, что это была за беседа. Звери, как ни прислушивались, так до конца и не поняли смысла их долгого разговора. Сторож, шепелявя беззубым ртом, предавался воспоминаниям, жаловался на свою нелегкую судьбу, поносил служителя пьяницу, сочувствовал господину Дэйву. Сандра молча слушала его, кивала ушастой головой, а потом произносила свой излюбленный длинный монолог о прежних ночных охотах, когда она жила на воле. Сторож сочувственно смотрел на нее, но, видно, ничего не понимал из ее слов. За много лет работы в зверинце он, к сожалению, так и не научился понимать язык животных. То есть, какие-то совсем простые вещи он умел улавливать, но это касалось только быта, болезней, пищи. Все более тонкие и глубокие переживания оставались для него недоступными. Сейчас старик медленно шел по дорожке, опираясь на свою палку. Видел он плохо и, не заметив валявшегося на дороге пьяницу, споткнулся о его неподвижное тело. Палка выпала из рук и угодила прямо в глаз служителю. Тот вскочил, как ошпаренный, схватился за голову и заорал.
- Куда прешься, тупой осел.
- Среди нас нет ослов, - сказал Леонар, - но как низко, как отвратительно так отзываться об этих вполне достойных животных!
Сторож нащупал свою палку, поднял с земли, брезгливо ткнул в пьяницу и медленно, шаркая ногами, пошел дальше. Служитель от толчка палкой снова растянулся на дороге, и вскоре раздался его отвратительный храп.
Виктория отвернулась, прыгнула в угол клетки, подняла лапы к небу и тихо продолжала молиться.
- Великий Катукан! Защити силой своего могущества всех несчастных и беззащитных животных, заточенных в клетки. И всех, кто живет на воле, но постоянно подвергается опасности, исходящей от людей, защити всех кенгуру, шакалов, волков и львов, ослов и бездомных псов! Пошли мир и согласие в нашу нелегкую жизнь!
Но Виктория своей радостью, своим миротворческим призывом только подлила масла в огонь. Анджела вскочила и брезгливо произнесла.
- Как ты глупа, Виктория! Неужели ты, правда, думаешь, что твой дурацкий Катукан, такой же безмозглый и беспомощный кенгуру, как и ты, в чем-то может помочь мудрому и одинокому волку? Какой же идиотизм вообще молиться кому-то, надеяться на какого-то там Бога!
Виктория всхлипнула.
- Анджела! Как... как ты можешь, со мной... Зачем ты так...
- Затем, что мне противно слушать твою пустую болтовню! - все больше расходилась Анджела. - О какой мудрости, какой доброте ты болтаешь? Настоящий разум и настоящие чувства даны только бесстрашному волку, и кое-кому из его сородичей...
Гира возмущенно повернулась к ней.
- Ошибаешься! Мыслить и чувствовать способны не только волки! А ты, видно, слишком о себе возомнила!
Неожиданно ее поддержал Леонар.
- Так значит, Анджела, ты ставишь паршивого шакала выше льва, царя зверей?
- Я этого не сказала, - Анджела вытянула шею вперед, наклонила голову и оскалила зубы. Сейчас ее вид испугал бы кого угодно, но только не льва.
Леонар ухмыльнулся.
- Но ты сказала, что разум и чувства даны только твоим сородичам! Разве шакал - не твой сородич?
Анджела перестала скалиться и продолжала не так яростно.
- Да, шакал мой сородич, ну и что? Во-первых, он все равно не волк, а во-вторых, каждый имеет право на собственное мнение, и ты в том числе. Если ты так понял меня, то это - твоя проблема.
У Леонара вздыбилась грива, он ударил лапой в землю.