Да... многое изменилось. Вот и с клингонами, вечными соперниками Федерации, заключено хоть и хрупкое, но перемирие; более того, успокоились даже ромуланцы.
Внезапный пронзительный крик чайки спустил капитана с небес на землю.
Бросив на орущее скопище птиц прощальный взгляд, Кирк засунул руки в карманы и, насвистывая бодрую мелодию, двинулся дальше.
Встающее солнце посеребрило спокойную поверхность Кораллового моря.
Если бы Споку не предстояло надолго покинуть эту романтическую лагуну у Большого Барьерного Рифа, то, возможно, он всерьез занялся бы изучением здешнего подводного мира, великолепием и разнообразием превосходящего любой район Мирового океана.
В последний день вулканец решил проведать двух своих старых друзей горбатых китов Джорджа и Грейси, которых Институт Океанологии содержит на своей акватории с прошлого-века. Спока всегда восхищали эти гиганты, совершенно непохожие на морских чудовищ, обитающих в неспокойных водах вулканских океанов.
Стоя на краю недавно выстроенного пирса, Спок с восхищением наблюдал за Джорджем. Кит поднялся высоко в воздух и нехотя, как в замедленной съемке, с грохотом обрушился всей своей гигантской массой на спокойную гладь лагуны. Через несколько мгновений на месте падения взметнулся грандиозный, сверкающий на солнце фонтан воды.
Оттолкнувшись от бетонного основания пирса, Спок бросился в воду и, широко взмахивая руками, поплыл навстречу водной феерии. Неожиданно вулканец услышал непонятные звуки, гулко разнесшиеся по тихой утренней лагуне. Это не было шумом плещущейся воды. Спок догадался, что слышит "пение" Джорджа. Собственно, это нельзя было даже назвать звуками.
Вулканец ощущал их всей своей кожей, слышал внутри себя.
"Голос" Джорджа был чистым и сильным. Каждый, кто находился сейчас в радиусе тысячи пятисот километров от акватории Института, мог чувствовать эти неслышные таинственные колебания.
Каких-то пятьсот лет назад звуки тысяч и тысяч горбатых китов заполняли всю толщу Мирового океана. Не затихая ни на секунду, "голоса" отдельных китов сливались в единую нескончаемую "песню". Не успевали затихнуть одни звуки, как на смену им появлялись другие. Одна стая китов могла общаться с другой, находящейся на расстоянии до двадцати тысяч километров, то есть, по существу, на обратной стороне Земли.
Так продолжалось до конца девятнадцатого века. А потом в океанских просторах начали царствовать другие звуки, звуки бесчисленных коммерческих и военных пароходов. Испуская мощные колебания, они делали невозможным общение китов на расстоянии более десяти километров. Очевидно, засоренность океанов звуками машин и привела к массовым самоубийствам китов в двадцатом веке. Дезориентированные, они сотнями выпрыгивали на берег, обрекая себя на мучительную гибель. Не в силах помочь несчастным животным, человек допустил исчезновение китов как вида.
Из огромной некогда популяции остались лишь двое: Грейси и Джордж.
Говорят, что простые "песни" Джорджа отогнали от Земли Зонд. Не успев произвести на планете еще больших разрушений, пришелец навсегда ретировался в черную бездну Вселенной. Так, по крайней мере, считает Звездный Флот. Спок же был совершенно другого мнения.
Все указывает на то, что Зонд, или нечто подобное, уже не раз посещало Землю и раньше. Очевидно, прошлый визит Зонда состоялся в период расцвета китообразных, еще до того, как люди научились фиксировать приближение таких опасных явлений. Когда это было? Пятьсот лет назад?
Тысячу? Кто знает... Ясно только, что в последний свой визит Зонд нашел совершенно другую планету, и единственными существами, которым было что-то известно о его целях и планах и с которыми он вошел в контакт, остались лишь эти двое.
Вот почему Спок находился здесь, в акватории Института, в компании своих новых друзей. Не питая особых иллюзий относительно своего успеха, вулканец, тем не менее, многое успел понять и выяснить. Когда его спросили, каким образом он узнал, что Грейси беременна, Спок ответил на удивление скромно: "Она сама мне сказала". "Я узнал это от Грейси", уточнил он затем.
Бесконечно любопытный, смелый в своих суждениях, вулканец сейчас напоминал того Спока, который чуть было не погиб в подземельях Януса-Шесть, но все-таки добыл бесценную информацию о существовании в заброшенных штольнях кремнийорганических существ.
Вновь послышался плеск воды и удар пятидесятитонной туши о морскую гладь. И опять ввысь взметнулся грандиозный лазурный фонтан. Казалось, Джордж почувствовал не только присутствие Спока, но и его мысли.
Сидя среди развалин древнего, давно покинутого города на одной из бесплоднейших планет, лишь недавно вновь завоеванной Ромуланской Империей, Дайян внимательно изучал поврежденные временем и природными стихиями настенные надписи. Неожиданно наверху послышались чьи-то шаги, и археолог, щурясь от слепящего красного солнца, увидел высокую мужскую фигуру.
Это был младший лейтенант со сторожевого корабля, неотступно следовавшего за исследовательским звездолетом до самой планеты. "Странно, но я почему-то ничуть не удивлен", – подумал Дайян.
– Что случилось? – недовольно спросил археолог.
– Приказ из столицы. Необходимо отозвать все научные миссии.
– Но с какой целью? – сверкнул зеленоватыми глазами Дайян.
Он только-только начал свою работу! С каким удовольствием археолог сейчас запустил бы большим увеличительным стеклом в лицо этому младшему лейтенанту! Но... Нужно быть осторожным хотя бы ради сестры, чьи позиции куда более шатки, чем его собственные. Нельзя забывать, что она по-прежнему живет в столице, где интриги, убийства, месть – обычные явления. Шепоток какого-нибудь "доброжелателя" может засадить сестру за решетку и навсегда поставить на ней клеймо неблагонадежной.
– Мне не сказали, – заявил младший лейтенант не без тени самодовольства. – Поэтому и вам я ничего не могу объяснить. Знаю только, что ваш корабль отходит через час. Поторапливайтесь, или вы останетесь здесь в одиночестве.
Ухмыльнувшись, младший лейтенант пнул несколько мелких камешков и отправился прочь.
Стоя на мостике, доктор Леонард Маккой с восхищением наблюдал за голубовато-белой планетой, мирно проплывающей по главному экрану. Вид этой родной безмятежной планеты никак не вязался с теми событиями, которые испытала Земля совсем недавно. Многие районы на ее поверхности оказались полностью отрезанными от внешнего мира, и транспортным кораблям стоило немалого труда перебросить туда продукты и медикаменты. До сих пор людям советуют кипятить воду, но в целом ситуация в этих районах уже нормализуется.
Спокойно обстояли дела и на "Энтерпрайзе".
– На экране выборочные сведения из истории музыки двадцатого века, доктор, – послышался голос Павла Чехова, сидевшего за терминалом и нажимавшего на кнопки клавиатуры. – Важный период в развитии музыки. Самые знаменитые композиторы...
Прервавшись, Чехов повернул к Маккою дисплей с изображенным на нем списком имен: Шостакович, Прокофьев, Стравинский, Свиридов, Хачатурян...
Доктор нахмурился и положил руку на плечо собеседника.
– Кажется, здесь попахивает национальными пристрастиями.
– Пристрастиями?! – изумленно переспросил Чехов.
– Но все перечисленные композиторы – русские, мистер Чехов, – заметил Маккой.
– Это общепринятый факт, доктор. Русский вклад в развитие музыки в двадцатом столетии – самый значительный.
Нахмурившись, Маккой поднялся с места и облокотился на поручень, опоясывающий центральный мостик командного отсека. Весь вид доктора говорил о том, что ему чертовски надоела искусствоведческая лекция прямодушного русского. Час назад Маккой явился на мостик для того, чтобы воспользоваться соседством с базой данных центрального компьютера Первой Базы и пополнить бортовую фонотеку. Дежурным офицером оказался Чехов, который с энтузиазмом вызвался помочь доктору. К величайшему удивлению Маккоя, почти вся музыкальная выборка состояла из произведений русских авторов, что чуть было не навлекло на Чехова подозрения в славянофильстве.