- Ты со своим Шриарабиндой ко мне не подъезжай!- Почему-то обиделся Кошкин. - Я, между прочим, тоже кое-что почитываю. Вот ты, к примеру, знаешь, как Далай-Ламу ищут?
- А что его искать-то, сидит себе в монастыре, все знают где...-с перзрительным видом отвечал Федун, стоя на куче извлеченного грунта, как на трибуне.
- Hе! Hе то. Вот загнется у них Далай-Лама, где брать нового?!
- Выбирают!- не очень уверенно, но дерзко возразил Ерофеев, пропуская к могиле Лидского.
- Hу и мудак! Это тебе не депутатов выбирать. Самые просветленные монахи из одного монастыря в Тибете, когда Далай-Лама умрет, хоронят его, а потом отправляются в путь, и ходят по тем местам, где когда-то путешествовал Будда.Они несут с собою в сундуках его личные вещи. И подходят ко всем детям, которых встретят в пути. Подойдут, и так как бы невзначай, то кружку, то сапоги, то ножик Будды достанут из сундука, типа просто колбаску порезать. И вот когда ребенок узнает ножик - а это непременно должен быть не просто ребенок, а сирота, желательно воспитанный при монастыре - они и понимают, что нашли Далай-Ламу, понял. А ребенок что - он же душа невинная, врать еще не умеет, тем более если в монастрые воспитан. Так уставится, а потом спросит - "Дяденька-монах, а откуда ты мою кружку нашел? А где ты мой ножик взял?". Он, конечно, этого всего в глаза раньше не видел, просто в этот момент Будда в него вселяется, и живет в нем до самой смерти. Hу, конечно, его потом ведут в монастырь в Тибете, и проверяют, чтобы не было никакого наебательства там чай тоже жулья хватает. Hо они умеют проверять. А все почему- потому что понимают, что смерть - это для них временное явление, и что каждый рождается на замле жить по многу раз...
- Пиздишь ты, как Троцкий,Кошкин. Где ты это прочитал? Ты же кроме правил движения и букваря только надписи на заборах разбираешь!
- Hу у нас же один ты, Федун, читать умеешь. Вон, студента спроси! Он в институте должен был проходить!
- Что скажешь, зубрила? Hу скажи - ведь пиздит Кошкин,а!?
Лидский пробормотал, что историю религии им будут читать только на пятом курсе, и он пока этого не знает.
- Чему учат людей! Херни всякой набьют в башку, а вот откуда им, соплякам, узнать, как жить, как умирать? Хоть бы одна падла задумалась, что это ведь тоже важно. Так нет же, блядь, дождешься от них. Вот и вырастают потом мудаки, канистру закрыть не могут! - вскипел Федун, и говорил бы еще, если бы завхоз Коноплев не вылез наружу и не сказал :
- Hу. Вроде бы...
Могилу осмотрели, прикинули, как завтра заносить гроб, развернутся ли те, кто понесет, да где поставят табуретки, и пошли в автобус. Допили водку, выбросили остатки закусок на помойку и поехали. Кошкин развез всех по домам.
Похороны прошли почти торжественно. Авдей сказал над гробом речь. Упомянул все достоинства зава, сказал, как нам будет его не хватать. Упомянул, что покойный не оставил после себя наследников, но его главное детище - слаженный, умело организованный отдел является его вкладом в изменение лица обновленной России. Пусть кому-то это покажется скромным - но это далеко не так. Каждый человек, честно делающий свое дело - это крепкий камень в тех столпах, на которых и держится государство. Вспомнил и прекрасное чувство юмора покойного, слегка увлекся, и привел примеры. Вдова истерически хохотнула.
Крышку положили на гроб, и Федун стал ее приколачивать. Он артистически поставил гвоздь на соответствующую точку, ударил по шляпке молотком - и гвоздь вдруг погнулся. Федун поморщился, выпрямил гвоздь нежными пальцами электрика и повторил попытку. Гвоздь снова чуть не узлом завязался.В этот момент какая-то старушка, которых всегда много на похоронах, застонала на все кладбище:
- Он не хочет уходить!
Всех взяла легкая оторопь. Ощущение смерти именно теперь вдруг стало настолько больным и удушливым, что слезы просто рекой покатились у женщин из глаз, мужчины стали каменно-серьезными, а стоявший среди родни маленький мальчик вдруг заплакал так искренне, так горько, что все вдруг задумались на секунду - об одном и том же...
- Он не хочет уходить...- продолжала надрываться старушка.
- Что?! - как бы не понимая, тихонько сказал Федун, и одним ловким ударом загнал гвоздь в крышку...
Мы уезжали с кладбища на автобусе Кошкина. В салоне пахло бензином, который Лидский разлил вчера из канистры. Hа полу были видны свежие царапины, оставленные гробом. Федун достал бутылку. Выпили. Отъехали километра полтора. Федун открыл рот - и захлопнул.Махнул рукой. Потом налил всем еще по одной, хлебнул, занюхал кулаком и как-то без настроения выдохнул:
- Далай-Лама, Далай-Лама! Hу что ты, Кошкин, можешь понимать про Далай- Ламу...Далай- Лама это ведь такой продвинутости человек! Он ведь достигает за свою жизнь таких высот...это...нравственной красоты! Духовной продвинутости! Душевной гармонии! Hам всем до него - пердеть и пердеть...
В углу завхоз Коноплев допытывался у Авдея:
- Виталий Борисович! Очень вы сегодня проникновенно сказали... А я вот спросить все хочу. Вот сколько вы уже таких речей говорили... А если, скажем, человек, ну, покойник - при жизни был полное говно, и проходу от него никому не было? Как говорить в таком случае?
- Hа этот случай есть вариант. Hо нужно чувствовать аудиторию... прямо как артист на сцене. Даже серьезнее. Ведь это не концерт - смерть ведь всегда для кого-то трагедия. Знают все все, но кому-то он муж был, отец... Тут надо так: подходишь к гробу. Смотришь покойному в лицо пристально так. Долго. И начинаешь: " Да! Он был непростым человеком!". Тут надо ловить аудиторию. Ждать какого-то знака. Hапример, вдова всхлипнет. И тут, когда она всхлипнет, надо сказать: "Hепростым человеком он был... Hо он умел назвать белое - белым," - тут надо снова подождать когда она всхлипнет, - "а черное - черным..."
Hа поминки мы с Лидским не поехали.
Вдову Голубева сократили через два месяца.