Иори Фудзивара
Зонтик для террориста
От автора
У каждого свое золотое время. Последние десять лет для меня золотыми стали выходные: читай себе детективы да попивай виски. Только здоровье от этого крепче не делается: виски пришлось заменить пивом, а потом и пива брать поменьше, но в такие часы я по-прежнему испытываю наивысшее блаженство.
Однако если меня попросят назвать любимого писателя, то, как ни странно, я отвечу: Осаму Дадзай. Был период, когда я читал Дадзая вперемежку с детективными романами. И вот что я заметил: в некоторых его произведениях можно обнаружить общие черты с «крутыми» детективами. Например, рассказ «Бидзан». В его добром взгляде я почувствовал что-то родное, до боли знакомое. До того мне казалось, я постоянно брожу во мраке. Я мучился от неопределенности, и доброта Дадзая помогла мне.
Конечно, Дадзай — гений слова от природы. Строго говоря, есть в его мастерстве и что-то от опытного ремесленника. Часто случается, что сотни талантов не могут сравниться с профессиональным мастерством. Я видел тому прекрасные примеры среди авторов детективов. Если подвергать романы классификации, то существует только две категории: прекрасный роман и тот, что таковым не является. Я люблю прекрасные романы. Наверное, в мое золотое время мне однажды открылся путь: писать книги в своем любимом жанре. Я написал первый роман, и он, к счастью, получил премию. Хотелось бы шаг за шагом совершенствовать свое ремесло, приближаясь к мастерству профессионалов.
Может, эта мечта о далеком будущем, но, надеюсь, она осуществится.
Моим друзьям: тем, кто выжил в нашу эпоху, и тем, кто, увы, ушел навсегда
1
В эту субботу октября наконец-то кончился дождь.
Я проснулся, по обыкновению, в одиннадцатом часу. Включил свет и высунулся из окна, как всегда. Незаметно появившаяся привычка жильца квартиры, где не бывает солнца. Протяни руку из единственного окошка — и ты уже упираешься в стену соседнего дома. Но небо все-таки видно. Пусть и крохотный кусочек, тонко вырезанный по контуру зданий. Давно я не видел такого цвета: голубого, до рези в глазах. Я натянул свитер и вышел на улицу. В погожий денек совсем неплохо понежиться на солнышке. Да и первый стаканчик пропустить на свежем воздухе — самое милое дело. В ясную погоду не было для меня важнее задачи, чем эта. Должна же быть какая-то задача и у помятого бармена-алкаша, разменявшего пятый десяток.
Ветра не было. Минут тридцать я прошагал в лучах утреннего света. Перешел через шоссе Косю, потом по мосту мимо мэрии. Улегся на газоне с высохшей травой поближе к входу в парк. Занял привычную позицию. До сих пор предпочитавшее прятаться солнце светило наискосок над головой. Как и полагается в субботний день, по парку неспешно прогуливались семьи. Тяжело дыша, мимо проносились бегуньи в коротких облегающих майках. Вдалеке звучала незнакомая музыка: кто-то слушал кассетник. Я достал бутылку из бумажного пакета и налил виски в пластиковый стаканчик. Руки у меня тряслись, я немного пролил. Вот и первый глоток за сегодняшний день, обжигающий горло.
Осеннее солнце светило мягко и умиротворенно. В его прозрачных лучах тихо танцевали сухие листья гинкго. Хорошо. Нет никаких проблем. Ясный день рождал у всех схожие мысли. Струящийся солнечный свет в одиннадцать утра. И вокруг все спокойно. Мирная картина. Наверное, если бы в парке не было таких, как я, и мне подобных, он выглядел бы еще более умиротворенным. На траве, кроме меня, валялись несколько бомжей. Им, поди, тоже иногда хочется выползти на белый свет, подальше от тусклых фонарей Западного выхода.[1]
Я налил второй раз. Дрожь в руках не прошла, и виски опять пролился. Но я знал: немного времени, и я буду в полном порядке. Первую-то я уже выпил, остальное — ерунда. Вечером, когда на донышке остается чуть-чуть, я превращаюсь в достойного, серьезного человека. И приступаю к какой-никакой работе, пусть и не особо уважаемой. А задача на каждый день в этом году у меня одна. Я задумчиво изучал свои трясущиеся руки.
Вдруг я почувствовал чей-то взгляд. Поднял глаза — на меня смотрела девчонка лет пяти-шести. В красном пальто. Она глядела на меня, наклонив голову, пялилась на мои руки, которые я рассматривал.
— Тебе что, холодно? — спросила девчонка.
— Нет. С чего ты взяла, что мне холодно?
— У тебя руки трясутся. Ды-ды-ды.
— Ды-ды-ды? — Я улыбнулся. — Это точно. Но я не замерз.
— Значит, ты болен?
Алкоголизм — тяжелейшая форма зависимости. Но болезнь ли это? Понятия не имею. Никогда об этом не задумывался.
— Наверное, нет. Скорей всего.
— Да-а? Но тебе это в чем-то мешает, правда?
— Нет, не мешает, — ответил я.
— На скрипке хорошо не сыграешь.
Я расхохотался:
— Так я не скрипач. И не пианист. Поэтому больших неудобств не испытываю. А ты играешь на скрипке?
— Угу. Я очень хорошо умею играть.
— Насколько хорошо?
Она запихала руки в карманы пальто. Похоже, не знала, как ответить на мой вопрос. Наконец произнесла:
— Ну-у, я могу Третью Генделя сыграть. Третью сонату.
— О-о. Здорово.
— Я стану скрипачкой.
— Вот и хорошо.
— Скажи, как ты думаешь, у меня получится?
Я ответил, немного подумав:
— Получится, наверное. Если фортуна к тебе повернется.
— Фортуна?
— Ага. То есть удача.
— Значит, мне нужно дружить с удачей?
— Точно.
— Хм, — пробурчала девчонка и взглянула на меня. Она стояла, выпрямив свою тоненькую хрупкую спинку, и не сводила с меня глаз.
Я лежал на траве и размышлял: «Когда я в последний раз разговаривал с девчонкой ее возраста?»
— Дядя, — сказала она как ни в чем не бывало, — а ты потрясный.
— С чего ты взяла? — спросил я.
— Да все отвечают мне: «Конечно, получится, не сомневайся». В моем возрасте не исполняют Генделя. Взрослые меня хвалят, говорят, я прекрасно играю. Но это такие глупости. Никто не сказал того, что ты.
— В мире существуют разные точки зрения. Может, как раз все и правы.
— Нет, не правы. Они дураки.
— Вот как? Не стоит разбрасываться словами.
— Ты о чем?
— По крайней мере, никакой я не потрясный. Не бывает потрясных пьяниц.
— А ты пьяница? Выпиваешь?
— Да. Вот и сейчас тоже.
— Ну и что. Выпивка не имеет никакого значения.
Пока я размышлял над смыслом ее слов, в поле моего зрения показался мужчина, приближавшийся к нам вальяжной походкой. Одного со мной возраста, может, немного постарше. Наверное, девчонкин отец. В очках в серебряной оправе. В твидовом пиджаке и галстуке-платке с узором «огурцами». Наверное, для мужчины после сорока пяти это один из способов почувствовать выходной. С моим потертым свитером его костюм явно не сочетался.
Мужчина положил руку девчонке на плечо. Бросил взгляд на меня и мой виски, но выражение его лица не изменилось. Ровным голосом он обратился к девчонке:
— Не мешай дяде.
Девчонка подняла на него глаза, тут же перевела взгляд на меня и спросила, надув губы:
— Дядя, я тебе мешаю?
— Вовсе нет.
Мужчина посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка из вежливости.
— Девочки в таком возрасте становятся несносными.
— Мы разговаривали об истинах этого мира.
Мужчина принял безразличный вид:
— Извините. Похоже, мы причинили вам беспокойство. Прошу простить нас.
Он взял девчонку за руку:
— Ну, пошли.
Девчонка заартачилась было, но последовала за отцом. Они стали удаляться, и тут девчонка оглянулась, будто хотела мне еще что-то сказать. Я почувствовал то же самое и помахал ей рукой. Она застенчиво улыбнулась мне в ответ. А потом выдернула руку из отцовской руки и пустилась вперед вприпрыжку.
1
В районе Западного выхода токийской станции «Синдзюку» обосновались бомжи в домах из картонных коробок. После пожара в 1998 г. их поселение прекратило свое существование. —