Ни слова не говоря, она взяла меня за руку и увела в сад. Мы спустились на средний уровень. Все время я ладонью ощущал прикосновение ее маленьких пальчиков. Потом мы оказались перед белыми дверями. Она коснулась замка, и когда двери исчезли в стене, кивнула. Отпустила мою руку и вошла первой.
– Заходи, – произнесла она спокойно, слегка охрипшим голосом. – Мне надо тебя обследовать.
– Обследовать? – изумился я.
– Я же медик.
Я проснулся рано, с ощущением, что сижу в кабине ракеты, пробивающейся сквозь атмосферу, и высунул руку из иллюминатора. Я поднял голову и огляделся. Ракеты не было. Я лежал в комнате возле диспетчерской, которую мне отвели под постель. На сгибе моего локтя виднелся пушистый клубок волос, цвета зрелых осенних яблок. Ее волосы были чуть-чуть темнее моих, но это невозможно обнаружить, пока не увидишь на месте.
Она сказала что-то, зашевелила губами и открыла глаза. Некоторое время с изумлением рассматривала нечто, лежащее на ее плече и являющееся моей ладонью. Потом перевернулась на бок и подняла голову. Посмотрела на меня внимательно, чуть ли не пытливо.
– Если ты теперь скажешь, что я тебе не нравлюсь, – предостерегающе заявил я, – то это будет рекордом наблюдательности.
Она усмехнулась и приложила мне палец к губам.
Три четверти часа спустя я стоял у дверей своей комнаты, облаченный в скафандр, с полным стартовым снаряжением. Я не считал, что сделал что-нибудь не так, как следовало. Все, что я говорил о себе и своей работе, не означало, что веду образ жизни средневекового монаха. Иначе как же Итя?
Мысль эта пришла не ко мне. Я улетал на задание. И прощался с милой, ласковой девушкой, с которой провел ночь. Больше, чем ночь. Последнюю среди людей. Я был вместе с ней несколько часов, и это время чувствовал себя счастливым. Если только я понимаю как следует, что такое счастье. И сказал ей об этом.
– Не надо, – попросила она шепотом. – Если можешь, не забывай обо мне. И о том, что я тебе говорила.
Она смотрела мне прямо в глаза. И улыбалась, но только губами. Улыбка была не из радостных.
– Пойми меня правильно, – сказала она чуть громче. – Я не прошу, чтобы ты сделал что-нибудь. Только, чтобы помнил.
Наверняка, она не была глупышкой. Мне это нравилось. Нравилась ее искренность. И именно такая постановка вопроса.
– Пока, – буркнул я. – Если могу тебе что-нибудь посоветовать, то возвращайся на Землю. Но ты, наверняка, не захочешь. Тогда жди здесь. Только не думай, что это имеет какое-нибудь значение.
Она покачала головой. Спокойно сказала:
– Это мое дело. Впрочем, может и вернусь. Сейчас это в самом деле не имеет значения. Но... – голос подвел ее.
Я ждал. Наконец она подняла голову и улыбнулась. Нелегко ей это далось.
– Могла бы я ждать и тебя тоже?
Я выпрямился. Нет ничего более простого. Для меня, разумеется. Но не для нее. Впрочем, это неважно. Дело в простеньком расчете по теории вероятности. Простейшем.
– Нет, – мой голос звучал спокойно. Я коснулся замка. Открылся коридор. В глубине его, направо, виднелся вход в диспетчерскую.
– Нет, – повторил я и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Тем же днем, около двенадцати, устроившись в тесных коконах пенолитовых кресел, мы наблюдали на экранах стартовое поле базы в Будорусе, окутанное клубами дыма, в которых посверкивали короткие молнии, не имеющие для непосвященного ничего общего с работой стартовых двигателей ракет. Метр за метром корпуса многотонных сигар двигались вдоль виднеющихся вдали альпийских кряжей. Сперва ощущается тяжесть рук, бессильно лежащих на подлокотниках кресел. Потом все заглушает стук крови в висках и болезненные попытки вдохнуть поглубже. А ведь это было не то ускорение, какое требуется для старта в гравитационном поле Земли.
Когда экраны потемнели настолько, чтобы приглушить солнечные зайчики, скользящие по вершине купола, накрывающего аварийный уровень базы, мы услышали голос Яуса:
– Вот и все, ребята. Дальше вам придется справляться самим. Я блокирую навигационные автоматы базы. Возвращайтесь целенькими.
Я инстинктивно пробежал глазами указатели на центральном пульте. Они выглядели как и следовало. Наши автоматы уже полностью контролировали полет, согласно с введенными в их блоки программами.
На душевное пожелание шефа базы мы не отозвались ни словом. Он сделал, что должен был. Мы, к счастью, отвечать были не обязаны.
Пересеча линию терминатора, мы сошли с орбиты, словно камень, сорвавшийся с карусели. Нам предстояло несколько стереотипных дней. По крайней мере, до орбиты Юпитера. Потом мы выйдем из плоскости эклиптики и возьмем непосредственный курс в направлении Центавра. Мир узнает, что предприняты дальнейшие «шаги», направленные на выяснение судьбы первых экспедиций за пределы нашей солнечной системы. Ни слова больше. Не стоит травмировать утонченный гуманизм землян созданием того, что еще нескольких из них отправили ко всем чертям.
На следующий день мы заблокировали автоматы и проверили системы ручного управления. Подвергли ревизии энергетические агрегаты, синтезаторы, все внутренние коммуникации и оружие. Немного побаловались пилотированием вспомогательных кораблей и пристреляли их излучатели. Теперь нам оставалась разве что новая интерпретация сообщений, переданных нашими предшественниками, и ознакомление с нюансами инструкции по контактам. На этот раз откладывать сие занятие до гибернации не стали.
В начале второй недели полета мы устроились в гибернаторах. Снагг еще раз проверил их аппаратуру.
– Смотри, – буркнул я ему, – на этот раз мы должны проснуться вовремя.
Он не ответил.
Я сунул под язык таблетку снотворного и надавил зеленую кнопку, вмонтированную в раму крохотного окошка прямо перед моим лицом. Еще разок вызвал Риву и Снагга. Они ответил нечленораздельным бормотанием. Тогда я опустил веки... Я еще услышал шелест закрывающегося люка и почувствовал первое дуновение холода.
В моей голове неожиданно завелся сверчок. Стоило немалых трудов, чтобы определить его местонахождение. Но это оказался не сверчок. Я знаю этот звук, проникающий до самых глубинных нервных волокон. Предостерегающее верещание лакея.
Глупый диод, подумал я. Я ведь сплю.
Однако, шевельнулся. Открыл глаза. Человек это делает автоматически. Но не после того, как проспал две тысячи ночей. И столько же дней.
На рамке стекла, прямо передо мной, полыхал красный огонек. Я очнулся в долю секунды. Мне пришло в голову, что забавы не кончились и мы до сих пор герои представления, не отдающие себе в этом отчет. И неожиданно вспомнил все, что предшествовало старту. Отправление, почетный экспорт и тому подобное. Нет, это уже не розыгрыш.
Я выкарабкался из гибернатора до того, как автомат успел до конца раскрыть люк. Глянул на остальных. Убедился, что они тоже не спят, и одним прыжком оказался в своем кресле перед пультом. Сразу бросились в глаза указатели потребления мощности автоматов наводки. Намного выше нейтральной позиции. На пульте светились огоньки лазерных генераторов. Работали. Потребляли энергию, а это могло означать только одно.
– Запись, – бросил я, не отрывая глаз от экранов.
Боковой экран немедленно ожил. Медленно, словно в старинном фильме, перед нашими глазами проплывали картины, зарегистрированные автоматами. Последние минуты нашего сна.