– Уезжаю, – сказал я.
Она кивнула. Ей сообщили. Дело видать состоялось в том, что ее сочли достойной быть занесенной в хроники инфорпола. Это значит, в блоки памяти аппаратуры, расположенной в одном из павильонов Централи, принадлежащем Ите и двум-трем ее коллегам.
Я вошел в комнату. Она указала мне на кресло и устроилась напротив. К нам немедленно подкатил бар, аппетитно позвякивая фужерами.
– База в Будорусе, – буркнул я. – Рано утром.
– Что-нибудь серьезное?
Вопрос скорее риторический.
– Я думал, ты знаешь, – сказал я. – А я узнаю на месте. Утром там будет Хисс.
Она покачала головой.
– Мне приказали только лишь зарегистрировать твой отъезд и отвести особую цепь в калькуляторе. Но без обратной связи. Похоже на то, что ты полетишь куда-то дальше.
– Не будем об этом, – сказал я. Сделал глоток тонизирующего раствора. У него был терпкий, солнечный вкус не совсем зрелых плодов. – Новое предписание? – спросил я.
– Старое как мир. Скажем, как мои капризы, – засмеялась она. Но тут же посерьезнела.
Я отставил фужер и обвел глазами комнату.
– Все по-старому. Словно я выбежал на минутку поболтать с приятелями, – произнес я. – Полная стабильность. Подумать только, что уже восемь... нет, почти что девять лет. Как вообще у тебя?
Какое-то время она внимательно смотрела на меня. Наконец получилась не из самых веселых.
– Никак, – ответила она негромко. – Работаю... – она не закончила.
– Только лишь?
Она перестала улыбаться. Уткнулась глазами в пустой фужер.
– И... жду, – добавила она наконец, чуть ли не шепотом.
Она должна была сказать это. Чтобы не оставалось сомнений.
Я выпрямился.
– Говоришь это на тот случай, если я перестану быть вежливым? – поинтересовался я. – Не бойся. Это всего лишь дипломатический прощальный визит. С кем-то же, черт побери, должен я попрощаться. Так уж сложилось, что никого другого у меня нет.
Она быстро грянула на меня. Глаза ее расширились.
– Ох, Ал, – выдавила она, – это не потому... я... – она замолчала.
Я ждал, не говоря ни слова.
– Помнишь? – шепнула она наконец, так, что я едва расслышал.
Ничего себе. Но удивляться ей было трудно. Сам не знаю, каким чудом мне удалась эта операция с лакеем. Любовь, к тому же несчастливая! Это же школьный пример нарушения автономии нервной системы. Мой верный диод должен был бы немедленно отреагировать. Остальное было вопросом времени. Корректировка. Обратная связь. Через месяц я знал бы лишь то, что есть на свете некая Итя, девушка, принадлежащая одному из нас.
А я не захотел. Не имеет значения, почему. Сам не знаю. Не захотел – и все. Я решил сохранить память. Все в ней. Лихорадочно, по ночам я переделывал программу, заключенную в лакее. Это была фальсификация. В дополнение ко всему, удачная.
Случилось именно так, как я предвидел. Все осталось во мне. Навсегда. И только это. Я сохранил память об эмоциях. Но не эмоции. Они дисквалифицировали бы меня как члена Корпуса. Впрочем, что-нибудь такое и не удалось бы скрыть. Мысли мои должны течь по каналам мозга, волокнами психотрона и отдам усилителей холодным, ускоренным потоком. Если бы пострадало концентрироваться на том, чем я сейчас занимаюсь, если бы существовала хоть тень опасения, что в какой-либо ситуации меня подведет умение делать мгновенные оценки, трезвый расчет, немедленная, наиболее точная из всех возможных реакций, если бы хоть один такой сигнал дошел до централи, на следующий же день меня бы перевели в секцию обучения. Но как сказать ей об этом? Все они неописуемо страдают, когда приходится сделать кого-нибудь несчастным. Конечно же, если окажется, что дело выглядит несколько иначе...
Я улыбнулся.
– Не переживай, – спокойно произнес я. – Память – это еще не все. Особенно, память киборга.
Ее прямо подкинуло. Вся ее грусть мгновенно развеялась.
– Ошалел? – фыркнула она. – Как ты можешь так говорить? Я-то знаю, откуда взялось это словечко!
Правда. Она ведь историк.
– Именно поэтому я так говорю, – проворчал я. – Ты сама работаешь в централи. Знаешь жаргон. Впрочем, так некогда называли ребят из Корпуса. И до сих пор так говорят... людишки, – засмеялся я.
Пришлось подождать, пока она перестала дуться. И даже заулыбалась.
– Того лучше, – ее голос уже звучал спокойно. – Знаешь, это оскорбительно?
– И то, и другое, – подтвердил я. – Так что мы квиты. А ты, как бы ты себя квалифицировала?
– Как людишку, – с важностью ответствовала она.
Я кивнул.
– Меня это устраивает, – пробормотал я. – Хотя, если как следует задуматься... Ты работаешь с нами. Любишь одного из нас. В твоей лаборатории тоже имеется несколько тех же цепей обратной связи... можно было бы и тебя назвать тем словом, которое тебе так не нравится.
– Не нравится, – согласилась она. – Киборг... искусственный мозг, искусственное сердце, нервные ткани. Точнее, так это себе представляли. Двести лет назад.
Я подумал, что нет особой разницы, вставить ли кому-нибудь искусственный мозг или же его собственный превратить в безупречный аппарат, постоянно стимулируемый и пользующийся помощью автоматов. Но я не стал ей этого говорить.
Людишки? Ну что ж, особо красивым это не было. Даже, если так говорили сами преподаватели, начиная с первого курса. Однако, без тени высокомерия или же хотя бы пренебрежения. Скорее, с некоторой грустью. У всех людей в мире были свои побуждения, часы печали и минуты, когда их сердце начинало биться в радостном, быстром ритме. У всех, кроме тысячи. Кроме нас. А ведь они из своего состава набрали первые отряды Корпуса. Они сами выдумали программу обучения. И это их мы должны были защищать. В случае если кто-нибудь или что-либо угрожало Земле. На практике это ограничивалось обезвреживанием какого-нибудь несчастного безумца, располагающего аппаратурой, выделяющей энергию. Да и то раз в пару лет. С каждым разом все реже. Так что на самом деле жизнь наша состояла из тренировок. Базы, полигоны, многомесячные планетарные патрули.
Обо всем этом она знала.
Довольно долго мы оба молчали. Следовало встать и откланяться, однако двигаться мне не хотелось.
– Мне очень жаль, Ал, – наконец заговорила она, – что я тебя разочаровала. Я ничего не знаю о твоем задании. Если бы Хисс поручил мне...
– Не поручит, – перебил я. – И не переживай так. Я не за этим пришел.
– Знаю, – вызывающим тоном бросила она.
Я улыбнулся. У нее были глаза ребенка, который не понимает, о чем говорят взрослые, но знает, что из этого получится что-нибудь приятное.
– Ну так и не строй из себя, – буркнул я.
– И ты тоже.
Я пожал плечами. Встал и прошелся по комнате.
– Значит, ждешь, – сказал я скорее себе, чем ей. – Понимаю. Понимаю, хотя я бы...
– Не ждал? – тихо произнесла она.
Я остановился. И посмотрел ей прямо в глаза.
– Нет. Я не жду. В этом определенная разница.
Она покраснела. Ее взгляд быстро скользнул в сторону окна.
– Я его очень любила, Ал, – прошептала она. – Мне не следует говорить. Но...
– Не продолжай, – резко оборвал я. – Он там?
Она кивнула.
– Все время в Будорусе?
– Да. Пишет... – она заколебалась.
– Когда он улетел?
Она внимательно посмотрела на меня. Но без удивления, что я спрашиваю. Скорее, как бы несерьезно.
– Примерно семь лет назад... – ответила она.
Меня что-то толкнуло. Я сделал безразличное лицо.
– Как он с тобой контактирует? Головидение?
– Нет... пишет. Открытым кодом.
Так, значит. Разумеется, это могло ничего не означать. Или же – слишком много. Если на минуту задуматься...
– Я хотел бы кое о чем спросить тебя, – быстро сказал я. – Можешь назвать это консультацией.
– О чем-нибудь насчет Устера? – она нахмурила брови.
– Нет. Или точнее, ровно настолько, насколько это касается любого из нас. Меня интересует не то, что ты знаешь, а то только, что ты чувствуешь.
– Я не чувствую ничего такого...
– Послушай, – перебил я ее. – Я думаю о том, что происходило сто лет назад. О голоде, психозах, постоянных конфликтах, словом, обо всем том, что вы, историки, называете кризисом цивилизации. Двадцать первый век. Сто лет... Вроде бы, изрядно. А если не достаточно долго? Видишь ли, ни один из нас не может даже в приближении представить обстоятельства, в которых нам предстоит действовать. Для меня вопрос этот вполне конкретный. В самом ли деле то – теперь только прошлое? Не могло бы оно ожить в благоприятных условиях? Я думаю о том, что в самом деле сидит в нас. В каждом из нас, – добавил я с нажимом.