– Было бы неплохо осмотреться здесь повнимательнее, – неожиданно сказал Рива.
Я осмотрелся.
– Там, в шахте, – сделал он движение головой.
Я понял, что он думает о передатчиках, о той проекционной аппаратуре, которая делала возможным создание объемных изображений, вроде того пейзажа цветущей долины с молчаливым городом посреди.
– Головидение, – отозвался я.
– Что-то в этом духе, – согласился он. – В любом случае, на это стоило бы полюбопытствовать.
Конечно же, полюбопытствовать стоило бы, и не только на проекторы. Но мы не были контактной экспедицией. Так я ему и сказал.
– Знаю, – коротко бросил он и замолчал.
Перед нами росла выпирающая острым углом преграда. Коридор здесь раздваивался и плавно уходил вниз, двумя почти одинаковыми ответвлениями. Я выбрал левое. Впрочем, это оказалось безразлично, так как через несколько сотен метров спуска перед нами открылась обширная, прямоугольная камера, уступающая размерами диаметру шахты, но все-таки достаточно большая, чтобы в нем разместились, к примеру, стартовое поле небольшой сателлитарной базы. Чуть дальше в нее входило и другое ответвление коридора.
Этот зал не был пуст. Во всяком случае, не настолько пуст, как дно того гигантского колодца. Правда, конструкции и устройства производили впечатление кукольной мебели в сравнении с размером помещения, но все-таки это были конструкции, к тому же имелась и управляющая аппаратура в виде расположенных вдоль стен гладких, трапециеидальных пультов. На них поблескивали разноцветные огоньки, приводя на ум лампочки индикаторов.
Однако когда мы подъехали поближе, оказалось, что лампочек там нет в помине. Поверхность пультов была гладкой словно стекло. Никаких рамок, шкал, датчиков, никаких кнопок или другого типа манипуляторов. Разноцветные лучики света вырывались словно бы из кристалликов, утопленных в поверхности пульта, преломляющего лучики под разными углами. Примерно метром выше верхнего края пультов шла огибающая помещение по всей длине светящаяся голубая полоса. И опять мне в голову пришел экран.
– Что это такое? – неожиданно услышал я голос Ривы. В нем прозвучало словно бы недоверие и, как мне показалось, тревога. Я повернулся в его сторону. Он сидел, низко склонившись, всматриваясь в противоположный угол зала. Я последовал за его взглядом и невольно стиснул руки на управлении. Немного погодя мы уже стояли над хорошо нам знакомым предметом.
– Второй, – пробормотал я. – Третий, – тут же поправился я про себя. Вспомнил куклу, висящую в шлюзе «Гелиоса».
Это был всего лишь скафандр. А не человек. Но скафандр этот принадлежал человеку. По крайней мере, до недавнего времени.
Мы молча разглядывали провода карманного анализатора, выдранного из рукава в лихорадочной поспешности. Крепление было аккуратно перерезанным словно бы одним потоком лучей, отошедший верхний слой показывал уничтоженные контуры. Шлема не было, но оставшиеся от него держатели носили следы механических повреждений, словно кто-то длительное время колотил по ним старинным кузнечным молотком.
– Все же были, – заметил я.
Рива посмотрел на меня непонимающе.
Я пожал плечами:
– Ты не угадал. Наши были не только там, на поверхности...
Он какое-то время разглядывал меня, словно ожидая, что я еще скажу, потом неторопливо отвернулся и уставился на индикаторы своего анализатора.
Сначала мне показалось, что в помещении становится светлее. Я скользнул взглядом по стене и набрался уверенности. Мои глаза упали на светящиеся полосы, которые я мысленно сравнивал с экранами. Это не могло быть иллюзией. Они уже не светились, а сияли резким, ослепительным огнем. Я повернул голову и застыл неподвижно.
Стены зала расступались, перед нами снова оказалось открытое пространство, накрытое небом, по которому плыли облака. Посреди равнины опять вырастал город.
– Кошмар, – бросил Рива.
Но это не было кошмаром. А если и так, то кошмаром из некой давно забытой лекции по истории. Истории Земли.
Я повернул башенку и увеличил изображение. На экранах показался фрагмент центральной части города.
Ужас. Только подобное слово могло передать поразительный смысл зрелища, которым нас на этот раз угостили.
Увеличение было вне сравнения большим, чем тогда, когда мы наблюдали ажурные конструкции, висящие над разноцветным лугом. В очертаниях домов, улиц, автомобилей и силуэтов четко проступали контуры мельчайших подробностей.
Это был один огромный, многоэтажный муравейник, механический и людской. Сбившиеся, сгрудившиеся толпы людей и автомобилей пробивались по более широким и более узким улицам с неописуемым грохотом и не скрываемой взаимной враждебностью. Широкие стеклянные двери домов, магазинов и правительственных зданий не замыкались ни на мгновение, в них бурлили направляющиеся в разные стороны толпы людей, поглощенных, как можно было судить, одним единственным стремлением: опередить других. Прямо над тротуарами перемигивались резкими, ослепительными огнями многоэтажные рекламы. И над всем этим вздымался отвратительный коричнево-синий туман, смешанный с вездесущей пылью.
По улицам протискивались архаичные, автомобили на воздушной подушке, рычали двигателями внутреннего сгорания двухэтажные автобусы, чуть ли не задевая за направляющие низко подвешенных железобетонных креплений, по которым скользили вагончики монорельса. Крохотные и тихоходные электромобили, плотно забивающие каждый клочок свободного пространства на мостовых и тротуарах, ползли со скоростью улитки, порой останавливаясь на несколько, а то и несколько десятков минут бесконечными многорядными полосами.
Этот город – столь разительно отличающийся от красочной композиции гармоничных зданий, которую нам продемонстрировали там, наверху – был нашим, земным городом. Любой ребенок смог бы без труда определить эпоху, к которой относилось это изображение. И эпоха эта не была столь уж сильно отдаленной. Если говорить о времени. Поскольку со всех иных точек зрения нас разделяла с ней пропасть большая, чем в свою пору неандертальцев от строителей египетских пирамид. Двадцать первый век. Первая половина. Максимальный пик кризиса цивилизации.
Вот уже сто лет это осталось позади нас. Позади?
Что-то неожиданно вздрогнуло во мне. Вспомнился последний разговор с Итей. Когда же это было? Позавчера? Три дня назад?
Шесть лет. Хватит об этом. Пора бы привыкнуть. Как же это она сказала? «И ты еще думаешь, что ты – машина?»
Я пожал плечами. Чепуха. Это только говорилось так, чтобы она перестала думать обо мне и Устере. Но о том, в самом ли деле человек уже оставил всю эту грязь за собой, я спрашивал всерьез. В конце концов, она же историк. И единственное, что она смогла мне сказать, что, мол, я – не киборг. Словно бы коротенькое замечание, не замечание даже, а случайная мыслишка, которую я ненароком тогда высказал, задела за что-то, что таилось глубже, чем она позволяла это увидеть или же в чем она сама не отдавала себе отчета?
Хватит об этом. Так или иначе, но сейчас у меня перед глазами было изображение кризиса вековой давности во всей его красе. И я мог быть уверен, что его демонтировали здесь, на подземной базе иной планеты, не для того, дабы доставить нам удовольствие. Но и не случайно.
– Откуда они это раздобыли? – негромко спросил я, не глядя в ту сторону, где сидел Рива.
Он довольно долго молчал, потом откашлялся и выдавил:
– Думаешь, это наши?
Что это наши, я не думал. Полная чепуха. Последней вещью, которую могла бы сделать контактная экспедиция, оказавшаяся в зоне иной цивилизации, это прокручивать головизионные фильмы, демонстрирующие худшие из страниц в нашей истории.
– Бред, – буркнул я. Он неторопливо кивнул.
– Бред, – повторил он. А через минуту добавил, словно нехотя:
– Может, они им рассказали?..
В то же мгновение у меня промелькнула недобрая мысль.
– Запись?
Рива встал. Некоторое время стоял неподвижно, припав шлемом к иллюминатору, потом медленно повернулся, подошел поближе и опустил руку на подлокотник моего кресла.