Выбрать главу

А вот кто, наоборот, ждать не мог, так это люди.

Возвращаться в направлении «Урана» не имело смысла. Скалистое ущелье тянулось в ту сторону до самого горизонта. В северном же направлении, наоборот, изгибалась вытянутым языком, словно бы застывшей лавы, в направлении невидимой отсюда преграды.

Я запустил двигатель, нацелил нос вездехода, прямо, как выстрел, на север и двинулся на полной скорости.

Сорок минут пол кабины резонировал пискливым, вибрирующим тоном, как до предела натянутая струна. Перегрузка вдавливала нас в кресла, руки с трудом дотягивались до пультов. Стена, по которой карабкался «Фобос», местами становилась почти что вертикальной.

Слева и справа вздымались, давящие своими размерами, черные, нависающие обрывы. Напрасно мы отыскивали глазами их края, которые тонули в ночной мгле или уходили на такую высоту, что были неподвижными, даже когда мы поднимались из кресел и, задрав головы, припадали к иллюминаторам. Более низкие выступы, отделяющие грозными навесами от основных массивов, напоминали вулканические гнезда, застывшие после чудовищного взрыва.

Однако постепенно их растопыренные, игольчатые вершины оставались за нами. Точнее, под нами. Мы не знали, что такое страх высоты, и все же предпочитали не оглядываться. Там была только пропасть.

Желоб повышался. С обеих сторон сбегали неправильные, многозубые гряды, оставляя между собой проход настолько узкий, что преодолевая его, нам пришлось двигаться чуть ли не боком. За ними оказался широкий, плоский котлован. Мы пролетели еще примерно сто метров, после чего кабина постепенно приняла вертикальное положение, двигатели приумолкли, мы выехали на что-то, напоминающее удобную полку, пологой дугой переходящую в вершину перевала. Неожиданно я заметил странное отражение на гладкой грани скалы, ведущей к ближайшему кряжу. Я выключил прожектора, но этот голубоватый отблеск, напоминающий первый луч света, остался. Только вот до рассвета у нас оставалось побольше двух суток. Где-то там, за каменной стеной, должен был находиться другой источник света.

Я вновь зажег рефлекторы и, покидая полку, по широкой дуге выскочил на вершину перевала. Выключил двигатели. Вездеход по инерции прошел еще несколько метров с гаснущей скоростью, мягко закачался, преодолевая широкую в этом месте полосу гравия, и остановился.

Я не заблуждался насчет этих световых эффектов. Но не успел приглядеться к ним как следует, поскольку в кабине неожиданно раздался спокойный голос Снагга.

– Вы у меня на экране, – сказал он. – С «Гелиосом» все в порядке. База приняла сообщение о посадке. Хисс вас поздравляет...

– Взаимно, – процедил я. – А кстати, тебе случайно не показалось, что ты кое о чем позабыл?

Он замолчал. Еще бы, черт побери, ему не казалось. Мы вызывали его добрых полтора часа.

Наконец он промямлил:

– Приходили... гости.

Этого я не ожидал.

– Заблокировал автоматы наводки? – скорее подтвердил, чем спросил я. На этот раз он ответил немедленно:

– Устроил небольшую проверку систем. Именно тут они и послали мне этакий черный шарик. Словно, только этого и ждали...

– «Кварк» и «Меркурий» ты тоже заблокировал? – я уже не скрывал своего раздражения.

– Обратная связь... – пробормотал он.

Я мог поверить, что приятно ему не было. Но и без того он имел бы право говорить о небывалом счастье.

– Выходил? – спросил я уже нормальным голосом.

– Ага.

– Чего ради?

Минутное молчание, потом он выдавил:

– Не знаю...

Конечно же. Но – вернулся. Не то, что Коллинс. И я знал, почему. Он был парнем из Инфорпола. А что я Риве говорил?

– Ал... – неожиданно заговорил Снагг.

– Что еще?

– ...не сердись.

– Не сердись! – повторил Рива саркастически.

Но я понял, о чем речь. Он не думал ни о блокированных автоматах, ни о выходе и обо всем, что он делал, или чего не делал, находясь в зоне нейтрализации. Он думал теперь о том, как воспринял мой рассказ. Тогда, когда я вернулся из одиночного полета к «Гелиосу». И попросил прощения за то, что не поверил.

– Ладно уж, – бросил я. – Только больше не блокируй наводку.

Он пробормотал что-то невразумительное и отключился.

Я даже не упомянул о зонде. В нем не было нужды. Перед нами открылась обширная, куполообразная выемка. Словно бы дно кратера с гладкими, дугообразно загнутыми краями.

В центральной части котловины, в ее наиболее низко расположенном месте, ярко светилось голубым светом кольцо правильной формы. Словно ореол над головами святых на средневековых изображениях. Только что место головы занимал видимый как на ладони стекловидный контур мощного цилиндра. Мы с первого взгляда узнали ракету. И это не могло быть никакой другой ракеты, как «Проксимой» или «Монитором».

Я увеличил изображение.

Гладкая, как стол, поверхность. Каменное озеро без следа волн или ветра. Словно бы залитое стеклянной пленкой. Голубые огни, падающие из приземистых башенок, ложились на ее поверхность чудовищно длинными пальцами. Под их прикосновением пленка блестела как зеркало.

Башенки стояли одна вслед за другой с регулярными километровыми интервалами. Светились их только копьеподобные вершины. А кроме того, в них не было ничего, на чем мог бы остановиться взгляд. Широкие кольцеобразные основания несли на себе пирамидальные, пропорциональные предметы, без следа каких-либо антенн, прицелов или излучателей. Так, по крайней мере, это виделось с этой высоты и с расстояния порядка шести километров.

Перевал, уходящий к покрытому призрачными пиками нагорью чуть ли не вертикальной крутизной, здесь снижался широким, пологим склоном. «Фобос» катился мягко, с выключенным светом, чуть-чуть более темный, чем заполняющий пространство пурпурный мрак. Не прошло и часа, как склон, постоянно расширяющимся и твердеющим до состояния стеклистой массы языком, вывел нас на край котловины-озера. Мы остановились.

Кольцо голубых маяков, окружающие ракету и наводящие на мысль о заслоне, было от нас не далее, чем в полутора километрах. До сих пор мы не замечали в нем никаких перемен, никакого движения, которое могло бы свидетельствовать, что нас обнаружили, что мы вертимся с заранее подготовленным приемом.

Это была «Проксима». Белые буквы на корпусе проступали, правда, едва заметными пятнами, но я знал, что «Монитор» был несколько меньше «Гелиоса» и отличался от кораблей второй экспедиции формой дюз.

Крышки люков были задраены. Вдоль корпуса, однако, тянулась полностью смонтированная, точно в каждый момент готовая прийти в движение, направляющая лифта.

Я вызвал Снагга, передал данные и приказал, чтобы он отправил полную шифровку на базу. Он буркнул «возрадуются» или что-то в этом духе и добавил, что чужаки перестали им интересоваться.

– Тебя это тревожит? – процедил Рива.

– По крайней мере, хоть что-то делалось, – спокойно ответил тот.

– Потом ты нам все расскажешь, – сладенько пообещал Рива таким тоном, словно обращался к ребенку. Разговор понемногу развязывался, но я приказал им заткнуться, так как возле ракеты началось какое-то движение. Свет задрожал на платформе лифта. Я напряг зрение. Лазерные объективы нашего вездехода давали уже наибольшее увеличение, на которое были способны.

Лифт поплыл вниз, и неожиданно из бесформенной, сгустившейся массы теней, скопившейся под дюзами, выскочил человек.

Я невольно потянулся к клавиатуре наводки.

– Минус пять от нуля, – прозвучал холодный голос Ривы.

Я не мог стрелять. Мы причинили бы больший вред людям, чем кордону. Я сжался в кресле и наблюдал.

Человек, одетый в вакуум-скафандр, бежал, раскачиваясь и спотыкаясь. На одно мгновение он высоко поднял руки, и тут я заметил, что он вооружен. Ручным излучателем.

Круг, широко обнимающий место посадки корабля, не дрогнул. Мы не заметили в нем ни малейшего движения даже тогда, когда мужчина добрался почти до самых башенок. Неожиданно он покачнулся и упал на колени. Сверкнул излучатель. Мы заметили тончайшую ниточку огня, ударившую в направлении ближайшей башенки и на мгновение окутавшую ее сиянием, напоминающим коронный разряд. Мужчина не отрывал пальца от спуска. Но лучевая игла задрожала. Ударилась в грунт, рассыпаясь миллиардами кристаллических огоньков, перебралась на другую башенку, но только лизнула ее, поднялась вверх и начала прошивать пурпурную бесконечность пространства. Шло время. Ствол излучателя должен был теперь обжигать, даже сквозь толстые вакуум-рукавицы.