Я приказал проверить системы. Какое-то время вслушивался в певучие напевы автоматов и спокойные голоса людей. Мне было интересно, почему Яус ничего не сказал о трех оставшихся. Из централи нас затребовали шестерых. Может быть, в последнюю минуту изменились планы? Это было малоправдоподобно. Ладно, это их забота.
Мы стартовали точно в двенадцать. А двумя часами позже попали в сплошную канонаду. Зрелище, должно быть, было изумительным для кого-нибудь, любующегося им снаружи. Ему бы нашлось, что рассказать. Если бы он уцелел каким-то чудом.
Автоматы наводки действовали безотказно. Так же, как генераторы энергии. Все вообще действовало. Но чем-то и нам следовало заняться. В гибернацию мы должны были погрузиться только после выхода из плоскости эклиптики. За орбитой Юпитера.
Это случилось под конец третьей недели путешествия. Только теперь корабль начал разгоняться до околосветовой скорости. Мы уже покоились в пенолитовых коконах, погруженные в сон, глубочайший из возможных. До пробуждения оставалось совсем немного времени. Чуть больше шести лет.
В программе была ошибка. Или же в то время, пока мы спали, произошла авария одной из систем. Автоматы ни о чем не сигнализировали. Вокруг нас была пустота. Экраны чистые – как образцы гранатово-черной краски. Стрелки всех датчиков на своих местах. Ровные ряды белых и зеленых огоньков на пультах.
И все же мы вышли из гибернации предусмотренным для аварийных положений способом. Без адаптации. И были вынуждены сразу же взяться за работу. Прежде всего мы убедились, что во сне ничего не узнали. Теледаторы подвели. Пришлось расспрашивать автоматы. На скорую руку заготовили программы. Нельзя было тратить ни секунды. Через несколько дней мы должны были войти в гравитационное поле Третьей. До этого времени база не примет даже наших сообщений. Не говоря уже об ответе. Использование тахионов для межзвездной связи уменьшило запаздывание с лет до недель. Мы были по соседству с ближайшей из звезд. Но ведь это – полтора парсека.
Мы по сужающейся спирали подходили ко второму спутнику. Пока что ничего не происходило. Перехватили сильные радиосигналы. Но без значимых символов. По крайней мере таких, чтобы их могли расшифровать наши компьютеры. Через несколько минут мы окажемся на орбите.
Внезапно, в долю секунды, вся кабина заполнилась сигналами тревоги. На пульте заполыхали резкие огни. По панцирю корабля прокатилась дрожь. Я бросился к нейтрону. Его экран был темен. Следовало действовать так, словно отказало все автоматическое управление. Я заблокировал каналы нейромата. Сам сел за пульт. Риве приказал заняться «Меркурием». Снагг получил задание пилотировать «Кварк». Он немедленно двинул корабль вперед, чтобы не подставить «Кран» под его дюзы, Рива сделал то же самое. Мы шли вперед. Я не отрывал глаз от экрана тахдара, единственного, на который еще можно было положиться. Показалась искорка. В долю секунды выросла до размеров сверкающей капли. В то же мгновение пространство перед нами превратилось в море пламени. Рива открыл огонь. Излучатель «Меркурия» выстрелил в направлении объекта пучком антипротонов. Поправок не потребовалось. Экран потемнел на минуту, а когда вновь приобрел цвет светлого граната, мы не обнаружили на нем ни следа каких-либо искр или капель. Что это было? Метеор? Снаряд?
Тревога. В Оле зрения три объекта. Не метеоры. Корабли. Даже похожие на наши. Приближаются по касательной, благодаря чему мы могли их рассмотреть.
Снагг и Рива приступили к делу. Я видел, как вспомогательные ракеты разворачивают свои тяжелые лбы, преодолевая ускорение, смертельное для любого живого существа, и расходятся в стороны. Услышал сигналы вызова. Короткие серии цифр. Но те находились уже в зоне поражения лазерных батарей. И не отвечали. Прежде, чем я успел подумать, что сейчас не время играть в парламентеров, я заметил тончайшие золотистые нити, которые на мгновение соединили лазеры «Меркурия» со средним кораблем вражеского клина. И сразу же скользнули в сторону двух оставшихся. Еще мгновение – и на том месте, где темнели стройные силуэты ракет, распустились три огненных облака. Пространство вокруг нас снова было чистым.
Какое-то время мы оставались на орбите. Я проверил расход энергии и выровнял работу реактора. Все системы нейромата работали как ни в чем не бывало. Я приказал повторить сообщения, которые с момента старта ушли в направлении базы. Они были точны и складывались в логичное целое. Мы перешли на более тесную орбиту и после десятка минут ожидания включили тормозные двигатели. Неожиданно Снагг сообщил, что автопилот «Кварка» потерял связь с нейроматом. Минуту спустя мы увидели в иллюминаторах нос корабля. Он двигался так, словно не принимал боевое положение. Неожиданно он увеличил скорость. Мы потеряли его из виду. Почти. Внезапно он начал описывать крутую дугу. Настолько крутую, что я не думал, чтобы такое вообще было возможно. Это был хороший корабль. Слишком хороший. Он оказался прямо перед нами, чуть боком. Все это время Снагг раз за разом давил на клавиши блокады. С тем же успехом мог бы забавляться зажигалкой. «Кварк» явно маневрировал под управлением автоматов наводки. Но целиться было не в кого. Кроме нас.
Ни один из нас не проронил ни слова. С момента пробуждения наши головы работали как чувствительнейшие вычислительные комплексы. Быстро и безошибочно. Реакции следовали одна за другой, и каждый раз именно те, которых требовала ситуация. Я даже не чувствовал холода в кончиках пальцев. Я ничего не чувствовал.
И теперь был спокоен, нажимая спуск излучателя антиматерии. «Кварк» был слишком хорошо вооруженным кораблем, чтобы пробовать игры с лазерами.
Он исчез в долю секунды, оставив растекающийся по пространству свет. Мы тут же заблокировали его связи с нейроматом. Кое-что изменилось. У нас осталось только два корабля. Автоматы начали вести себя как дезориентированные. Надо было обеспечить им балансировку в новой ситуации.
Все это время, без перерыва, мы осуществляли операцию посадки. Тахдар уже определил площадку на поверхности спутника. Мы вошли в коридор с точностью до сантиметра. Десятью минутами позже посадочные лапы «Крана» коснулись грунта.
Мы ожидали тридцать секунд. Тишина. Оба корабля стояли надежно, без раскачиваний. Грунд, должно быть, оказался скалистым. Мы произвели приблизительные замеры. Атмосфера как на заказ. Радиоактивность отсутствует. Температура высокая, но в норме.
Автоматы оставили в положении стартовой готовности. В кабинете «Урана» остался дежурить Рива. Снагг и я вышли на поверхность. Транспортный люк «Меркурия» уже был открыт. Немного погодя в нем показался плоский лоб «Фобоса». Этот самый тяжелый из наших аппаратов на воздушной подушке был вооружен почти так же, как его материнский корабль. Теперь он выполз на мягкий песок, покрывающий посадочное поле.
Езда продлилась на удивление недолго. За первым высоким холмом, в песчаной долине неожиданно показался большой, причудливый аппарат. Он напоминал старинную барку. Или сарай. Мы остановились. Он приблизился к нам на расстояние в четыреста метров и тоже остановился. Изнутри него неожиданно выбросились, словно руки, раскинутые в разные стороны, яйцеобразные предметы. Большими прыжками, но не очень быстро, полетели в нашу сторону. Они были прозрачными. Внутри них, за тонкими – как казалось – стенками, что-то шевелилось. Выровняли равновесие и замерли, отрезая нас от материнского корабля и чужого аппарата достаточно плотной стеной. Я сообразил, что внутри находятся автоматы. Оставил Снагга у излучателя и выскочил на песок. Неторопливо, не убирая руки с приклада переносного лазера, зашагал в их сторону. Улыбнулся. Я должен был улыбаться. У них могли быть анализаторы, лучшие, чем наши.
Пройдя с пару десятков шагов, я остановился. Отцепил от пояса пустую кобуру и опустил ее на песок. Отошел на пару метров и выстрелил по ней короткой серией. Она вспыхнула как пук соломы. Я повернулся лицом к чужакам. Поднял руку с излучателем, потом наклонился и положил лазер перед собой. Выпрямился, поднял руки, демонстрируя, что они пусты и отсчитал еще сто шагов в направлении обитателей Третьей. Поскольку они не могли быть жителями спутника.