Номура ни на минуту не сомневался, что это был иностранец. Полицейский контроль и система слежки, существовавшие в городе, почти полностью исключали возможность для японца надолго укрыться от наблюдения. В девяноста девяти случаях из ста на него обязательно донесли бы соседи, знакомые или родственники. Полицейское управление Токио уже давно развесило по всему городу объявления, что «оно охотно будет принимать тайные сообщения от граждан». Полиция не столько надеялась получить информацию, сколько усугубить атмосферу взаимной подозрительности.
Итак, это был иностранец. Но вряд ли он работал один. Скорее всего радист обслуживал какую–то разведывательную группу, действовавшую на территории Японии. Возможно, ее члены живут в Токио, возможно, они лишь присылают своих связных к радисту, чтобы передать ему собранные сведения.
Ясно одно — группа хорошо законспирирована. И единственным доказательством ее существования был пока что передатчик. Номура держал эту нить в своих руках, но она никуда не вела.
Полковник вернулся к столу. «Когда у разведчика нет конкретных данных, он должен полагаться на свою интуицию», — вспомнил он фразу, произнесенную как–то Доихарой. Какое–то шестое чувство подсказывало Номуре, что разведывательная группа организована совсем недавно. Ему почему–то казалось, что в нее входили лица, которые прибыли в Японию в последние месяцы. Но разве он не установил за всеми ними самое пристальное наблюдение? Разве он не приказал своим людям докладывать ему о любом подозрительном шаге? Все это так. И тем не менее время шло, а на след напасть не удалось. Агенты Номуры не сообщали ничего обнадеживающего. Ни один из их «подопечных», казалось, даже не обращал внимания на неотступно следовавших по пятам сыщиков и шпионов.
Этот этап работы можно было считать завершенным. Мелкая сошка свое дело сделала. Настала очередь вводить в игру фигуры покрупнее.
Номура поставил на стол узкий черный ящичек с плотными белыми карточками. Наугад вытащил несколько квадратных листков. «Ну что ж, начнем с этих», — решил он, вглядываясь в прикрепленные к листкам фотографии чужеземцев. Потом нажал кнопку. Появился адъютант.
— Завтра утром вызовите ко мне Цая, Кейга, Эйдзи. Первого ровно в десять. Остальных с интервалом в пятнадцать минут.
12
Рихард закурил трубку и облокотился на прохладный металлический поручень. Отсюда, с крыши–веранды отеля «Тейкоку», весь город был как на ладони.
Шумная, хлопотливая восточная столица поражала воображение своей необъятностью и несхожестью ни с одним городом мира. Конечно, в ней были и широкие проспекты, и охваченная пламенем неоновых пожарищ прямая, как стрела, магистраль Гиндза, и просторные площади, окруженные массивными многоэтажными зданиями.
Но все это еще не Токио. Сердце Токио билось в хитросплетении множества кривых, узких улочек и переулков, большинство из которых не имело названий. Именно здесь, в уютных домиках с черепичными крышами, собирались у своих очагов миллионы токийцев, чей труд, талант и фантазия заставили ужиться тяжеловесную архитектуру деловых районов с неповторимым изяществом и легкостью древних буддийских храмов.
Трехэтажное здание императорского дворца в глубине парка, отделенное от улиц рвом и высокой оградой, огромное здание городского вокзала, дымные трубы текстильных фабрик, красная кирпичная башня университета Васэда были лишь островками в буром черепичном море, разрезанном в разных направлениях серебристыми лентами каналов и речушек.
Десять лет назад, осенью 1923 года, сильнейшее землетрясение и пожар уничтожили почти половину японской столицы. Но, глядя сейчас на раскинувшуюся перед ним панораму, Рихард почти не находил следов недавней трагедии. В строительных лесах стояло лишь здание парламента — массивный архитектурный ансамбль, увенчанный тяжелой квадратной башней, напоминавшей утюг, поставленный вертикально. Сколько труда и упорства потребовалось токийцам, чтобы всего за несколько лет залечить раны, нанесенные их городу разбушевавшейся стихией! И Рихард вдруг поймал себя на мысли, что чем больше он всматривается в лицо этого города, тем больше растет в нем чувство уважения к его скромным и безответным обитателям. Но эти люди никогда не узнают, что он приехал к ним как искренний друг…
Снова и снова он вглядывался в хитроумную паутину городских перекрестков. Память цепко фиксировала расположение полицейских постов, глухих тупичков, парков и скверов, где впоследствии можно будет легче укрыться от чужих глаз. Он должен прекрасно ориентироваться в этом городе, знать, по каким улицам легче ускользнуть от преследователей…