— Как дальше?
— Отчитался. Работу признали успешной. Наверное, останусь в Москве… — Последние слова он выговорил не так решительно. Подошел, обнял Катю за плечи: — Как бы там ни было дальше, а завтра мы умчим с тобой отдыхать на юг!
Катя радостно ахнула: ничего же не собрано, не приготовлено! Суматохой заглушила тоску о «дальше». По всей комнате стояли, разинув пустые пасти, чемоданы.
А наутро Рихарда снова вызвали в Управление.
— Семен Петрович вас уже спрашивал, — с оттенком укоризны сказала Наташа и кивнула на плотно прикрытую дверь начальника.
Рихард еще в первый день, как только приехал, узнал, что у него теперь новый начальник — комкор Семен Петрович Урицкий. А Павел Иванович, суровый и дорогой Старик, с весны находится совсем недалеко от Рихарда — он назначен заместителем Василия Константиновича Блюхера, командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной Армией.
С Урицким Зорге до этого не был знаком. Поэтому приглядывался к нему с интересом. Семен Петрович ниже, ростом, чем Старик, тоже крепок, коренаст. Не сед, а темноволос и смугл. Громкоголос и подвижен. Лицо более суровое. Но, как и у Старика, — серьезный, пытливый взгляд. Цепкая и смелая мысль. Как и у Старика — на петлицах три ромба. Хорошо разбирается во всех тонкостях этой особой отрасли военного искусства — разведки.
Сейчас в кабинете начальника были еще два человека: Василий и Оскар.
Урицкий бросил нетерпеливый взгляд на часы, но ничего Рихарду не сказал. Молча показал на свободный стул.
Говорил Оскар:
— Как нам стало известно из Берлина, Гаус посетил Осиму и в неофициальном порядке поставил перед ним вопрос о заключении военного союза между Германией и Японией.
— Этот шаг мы предвидели. Но почему такое предложение было сделано не послу, а военному атташе? — задумчиво сказал Урицкий. — Гауе — ближайший помощник министра иностранных дел рейха… Впрочем, понятно. Военный атташе Японии Осима — ярый сторонник фашизма и очень влиятельное лицо среди токийского «молодого офицерства». Видимо, гитлеровцы хотят непосредственно через него обратиться к японским фашистам.
— Вполне вероятно, — кивнул Оскар. — Германия торопится. Она ищет сближения с Японией потому, что «островная империя» — более важный союзник для Гитлера, чем даже Италия: она может связать противника рейха военными действиями на Востоке.
— А что думает по этому поводу Япония? — повернулся Урицкий к Зорге.
— Для Японии блок с фашистской Германией тоже первостепенно важен, — ответил Рихард. — И ей без сильного союзника на Западе нечего думать об осуществлении своих захватнических планов. Особенно стремятся к союзу с Гитлером «молодые офицеры». Но все же, насколько я информирован, инициатива исходит от Гитлера.
— Да, это так, — подтвердил Оскар. — Враг номер один — фашистская Германия. Хотя многие до сих пор еще не представляют, какой это страшный враг…
— А какая главная опасность грозит нам с Востока? — Комкор снова обратился к Рихарду.
— Как я уже сообщал, будущий год ожидается в генеральских кругах Токио как год «особого символа». В 1936 году заканчивается выполнение плана реорганизации и перевооружения японской армии, и она должна, по мнению «молодых офицеров», начать большую войну.
Урицкий от переносицы к вискам потер веки, поднял на Рихарда внимательные, строгие глаза:
— Смысл всей вашей работы в Токио — отвести возможность войны между Японией и СССР. Главный объект — германское посольство.
Зорге молчал. Пауза затягивалась. Теперь на него внимательно и строго смотрели все трое.
Урицкий снова провел пальцами по векам:
— Я понимаю. Спецкомандировка затянулась. Хорошо… Кто–нибудь сможет заменить вас в Токио и возглавить операцию «Рамзай»?
Зорге задумался. Потом твердо сказал:
— Нет. Потому что самое важное — связи в германском посольстве. Особенно с военным атташе Оттом. — И, горько усмехнувшись, процитировал: — «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!..» Когда, товарищ комкор?
— Мы не имеем права терять ни дня.
Встал и направился к двери до этого все время молчавший Василий:
— Сейчас я представлю тебе нового твоего радиста. Золотые руки. Впрочем, ты отлично знаешь его по Шанхаю.
Он открыл дверь, позвал. В комнату вошел широкоплечий человек. Это был Макс Готфрид Клаузен.