— На имя Максимовой Екатерины Александровны. Ее адрес: Нижне–Кисловский переулок, дом 8/2, квартира 12.
В доме на Софийской, большом, толстостенном, с широчайшими венецианскими окнами и широчайшими коридорами, Иван Иванович, согласно приказу, отобрал самую хорошую на его взгляд комнату — четвертый этаж, два окна смотрят на Москву–реку, на Кремль, прямо на Спасскую башню. Завез новую, еще пахнущую клеем мебель. И с хрустким ордером торжественно отправился в Нижне–Кисловский. В своей хлопотной работе он особенно любил эти торжественные и такие редкие моменты вручения ордеров.
Но на этот раз его ждало разочарование: дверь комнаты Максимовой оказалась на запоре. Каково же было удивление Ивана Ивановича, когда дверь не открылась перед ним ни назавтра, ни послезавтра, ни через неделю, две… Приказ есть приказ, и завхоз по дороге на работу и возвращаясь домой, днем и вечером наведывался в Нижне–Кисловский. Однако владелица ордера не спешила объявиться. Ничего не могли сказать и соседи.
— Представляешь? — поделился Иван Иванович с Наташей. — Кто она такая? Вроде и не наша?
— Наша, — ответила секретарь и, сама разволновавшись, препроводила его в кабинет комкора.
— На работе не поинтересовался? — прервал сетования Ивана Ивановича Урицкий.
На заводе секрет таинственного исчезновения Екатерины Александровны тотчас открылся. Оказалось, что она уже почти месяц не выходит из цеха. На «Точизмерителе» выполняется ответственный заказ, весь коллектив встал на вахту. А тут, как на грех, заболели двое бригадиров — сменщиков Максимовой. Чтобы не сорвать задание, Катя работала все это время за них, руководила по очереди тремя бригадами. Отдыхала тут же, в конторке, на железной солдатской койке.
Прямо в цехе Иван Иванович и передал Кате ордер и ключ от ее новой солнечной квартиры.
Вахта закончилась 13 марта. Катя переехала на Софийскую набережную. Взяла с собой из Нижне–Кисловского только самое необходимое. Но книги привезла все до одной — его книги и свои: Маркс, Энгельс, Ленин, Маяковский, Блок, Гейне… На русском и немецком. На полке выстроились в ряд глиняные фигурки.
А у окон, там, куда падали в полдень и не угасали до вечера солнечные квадраты, оставила свободное место…
С очередной оказией передала Рихарду письма. Рассказала об их новом чудесном жилище. В каждой строке радость и надежда. «Жду. Целую. Твоя Катя».
Через месяц пришел ответ, датированный 9 апреля 1936 года.
«Милая моя Катюша!
Наконец я получил о тебе радостную весть, мне передали твои письма. Мне также сказали, что ты живешь хорошо и что получила лучшую квартиру. Я очень счастлив всем этим и невероятно радуюсь вестям от тебя.
Единственное, почему я грустен, это то, что ты одна все должна делать, а я при этом не могу тебе чем–либо помочь, не могу доказать свои чувства любви к тебе. Это грустно и, может быть, жестоко, как вообще наша разлука… Но я знаю, что существуешь ты, что есть человек, которого я очень люблю и о ком я здесь, вдали, могу думать, когда мои дела идут хорошо или плохо. И скоро будет кто–то еще, который будет принадлежать нам обоим.
Помнишь ли ты еще наш уговор насчет имени?..
Я, естественно, очень озабочен тем, как все это ты выдержишь, и будет ли все хорошо. Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы я сразу, без задержки получил известие
Сегодня я займусь вещами и посылочкой для ребенка, правда, когда это до тебя дойдет — совершенно неопределенно. Будешь ли ты дома у своих родителей? Пожалуйста, передай им привет от меня. Пусть они не сердятся за то, что я тебя оставил одну. Потом я постараюсь все это исправить моей большой любовью и нежностью к тебе.
У меня дела идут хорошо, и я надеюсь, что тебе сказали, что мною довольны.
Будь здорова, крепко жму твою руку и сердечно целую
твой Ика».
И вдруг с Катей случилось несчастье. Доктора успокаивали: ничего, обойдется. Но матерью она не стала.
30
«Моя дорогая Катюша!
Получил из дома короткое сообщение, и теперь знаю, что все произошло совсем по–другому, чем я предполагал.
Пожалуйста, извини меня, но на основании двух предыдущих известий от тебя мне казалось, что все благополучно. И надо добавить, что я этого очень хотел. Надеюсь, я тебе этим не причинил горя?
Скоро я должен получить от тебя письмо, рассчитываю через 3–4 недели. Тогда я буду в курсе дела и буду вообще знать, как у тебя дела и чем ты занимаешься. Твои письма меня радуют, ведь как тяжело жить здесь без тебя, да еще почти в течение года не иметь от тебя весточки, это тем более тяжело…
Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать.