— На гестапо? — подсказал полковник. — На абвер?
— От наших арийских братьев можно ожидать и этого. Но зачем тогда тайный передатчик? В посольстве есть радиостанция… — словно бы вслух подумал генерал. — Что дали последние наблюдения?
— Контакты между этими лицами продолжаются, но конкретных улик никаких.
Генерал молча разглядывал фотографии.
— Чисто работают. Такие разведчики очень дорого стоят. Ты можешь представить, что они знают? Непостижимо! Даже мне ни в одной стране ничего подобного не удавалось.
— Вы очень скромны, Доихара-сан.
— Не льсти. Я знаком с разведчиками всех частей света. Такого не удавалось никому, тем более в нашей империи. Признание у европейцев я вырву сам.
— Когда прикажете брать? — почтительно спросил Номура.
— Европейцев мы не можем арестовать без специального разрешения премьер-министра. Особенно — из наших арийских братьев.
— Нельзя медлить, Доихара-сан! — воскликнул полковник. — Последняя шифровка передана этой ночью. Может быть, сейчас радист снова вышел в эфир.
— Терпение — половина успеха, — охладил его пыл генерал. — Одной радиограммой больше, одной меньше, когда их было около тысячи, уже не имеет значения. Я сам добьюсь во дворце разрешения на арест всех троих европейцев. Пока не следует тревожить и этих двух.
Взяв со стола две фотографии и продолжая разглядывать их, Доихара прошелся из конца в конец кабинета:
— Да, это будет переломный момент и в отношениях с нашими арийскими братьями… Это дело — престиж и посла, и Риббентропа, и Гиммлера. И даже Гитлера.
— Конечно же вы, Доихара-сан, понимаете это… — то ли спросил, то ли подобострастно подтвердил Номура.
— А! Сколько с ними ни лижись, все равно когда-нибудь придется кусаться.
Низко кланяясь, в комнату вошел сотрудник отдела.
— Что у тебя?
— Станция контроля сообщила, что к этому объекту звонил секретарь германского посольства. Он попросил, чтобы объект явился к послу в двенадцать ноль-ноль.
— Хорошо. Иди.
Генерал снова холодно усмехнулся:
— На этот час я тоже приглашен в германское посольство. Посол не может без своего друга даже чихнуть. — Он направился к дверям. — Не торопись. Но не оставляй без наблюдения ни на секунду.
* * *
Рихард проснулся со странным, давно уже забытым чувством легкости и спокойствия. В раскрытых окнах теплый осенний ветер колыхал занавеси. Пахли цветы, расставленные в больших вазах. С вечера этих цветов еще не было.
"Ханако…". - с благодарностью подумал он. И вспомнил: сегодня 4 октября, день его рождения. 46 лет.
Он не изменил распорядка и в этот день. Начал его с просмотра газет. Исчертил полосы разноцветными пометками. Отложил газеты, включил радиоприемник. Сквозь разноголосицу эфира проступил голос диктора: "…Радиослушатели! Передаем "Последние известия". От Советского Информбюро. Вечернее сообщение третьего октября. В течение третьего октября наши войска вели упорные бои с противником на всем фронте. Особенно ожесточенные — на Западном направлении…".
Рихард встал, прихрамывая, подошел к карте.
"…В воздушных боях сбито шестнадцать самолетов противника. Наши потери — восемь самолетов…".
Из прихожей послышался звонок. Рихард переключил приемник на музыку, спустился на первый этаж, открыл дверь.
— Доброе утро! — На пороге стояли Анна и Макс. — Мы по дороге в контору.
— Заботы поднимают "капиталистов" чуть свет? — усмехнулся Зорге.
Макс ответил ему в тон:
— А всю ночь мучают кошмары: прибыль, убыль, дефицит. Нужен срочно профицит…
— Ну-ну, не прикидывайся! Небось сердце трепещет, когда глядишь на вывеску: "Фирма "Макс Клаузен и К°"!
И, пригласив в гостиную, предложил:
— Чаю или кофе?
— Мы уже завтракали, — сказала Анна. — А у тебя, как всегда, шаром покати? — Она подала пакет с едой.
Они поднялись в кабинет, а женщина осталась внизу у окна.
Макс сказал, что ночью он выходил на связь из машины на Йокагамском шоссе, передал донесение и получил шифровку из Центра.
Рихард взял листок, снял с полки книгу, стал наносить на листок буквы.
— Снова просят ответа: да или нет, — сказал он.
— Да или нет? Я передам в одну секунду.
Зорге прошелся по комнате. Остановился около радиста:
— Но в этой секунде итог всех лет нашей работы здесь… — Он помедлил: — Мы еще не можем дать ответ.
Анна снизу позвала: уже пора идти, служащие в конторе.
— Как она? — спросил Зорге.
— Тревожится, — ответил Клаузен. — Хочет домой.
— Остался последний рывок.
— Ты говоришь так каждый год, Рихард… Ну, я пойду.
— Ты-то сам как?
— Мне что? Я — солдат… Хоть и без погон.
Рихард проводил Клаузена до двери. Анна не удержалась:
— Ты плохо выглядишь.
— Ерунда, — махнул Рихард рукой. — Не вешай нос, Анна.
Когда они ушли, начал собираться и он. Первым на этот день у него был намечен визит в Дом прессы на Гиндзе, где он должен встретиться с Вукеличем.
В кабинете агентства Гавас стены увешаны рекламными плакатами и картами. Флажки на картах, как в каждом учреждении Токио, да и, пожалуй, во всем мире, обозначали положение на фронтах Второй мировой войны. Стрекотал телетайп. Вукелич кричал в телефонную трубку:
— Париж? Париж?.. Мадам, куда, к дьяволу, девался Париж? А, будь оно проклято, разъединили!
Он бросил трубку, подбежал к телетайпу, сорвал ленту и тут только увидел вошедшего Зорге, распростер для объятий руки и приказал находившейся в этой же комнате миловидной девушке:
— Теперь меня ни для кого нет. Я занят, умер, ушел завтракать.
— Понятно, мсье, — отозвалась она и прикрыла дверь.
Зорге проводил девушку взглядом:
— Откуда она у тебя?
— Беженка из Парижа. С рекомендательным письмом от моего патрона.
На всякий случай Рихард посоветовал:
— Будь осторожен, Бранко.
Вукелич улыбнулся. Потом стал серьезным:
— Что-нибудь есть оттуда?
Рихард кивнул:
— Только одно: да или нет? Какие новости?
Бранко протянул ему последние сообщения. Агентство Рейтер передало: в ночь на 4 октября английские самолеты бомбили доки в Дюнкерке, Роттердаме, Антверпене и Бресте. Из Нью-Йорка сообщали: в четырехстах пятидесяти милях от Ресифе танкер "Уайт" торпедирован немецкой субмариной. Аccoшиэйтeд Пресс информировало о гитлеровском терроре в Чехии и Моравии. Стычки с оккупантами в Норвегии… Рост недовольства в Италии…
Зорге отложил листки:
— Весь мир… Чудовищный шабаш!
— А вот послушай! — Бранко начал с волнением читать: — "Ширится партизанское движение в Югославии. Партизаны напали на офицерский дом. Убиты и ранены двадцать два немецких офицера. В Чачаке взорван арсенал. В Крагуеваце уничтожен военный поезд…". Они тоже борются!
Рихард обнял товарища.
— Слушай дальше: "В Загребе взорвана центральная телефонная станция. Убиты сорок усташей*…". В Загребе…
* У с т а ш и — члены хорватской фашистской террористической организации, существовавшей в Югославии в 1920-1940-х годах.
Рихард подошел к окну.
— Так да или нет? Этак можно сойти с ума. Ты понимаешь, какая ответственность? А если мы что-нибудь не учли? Будем терпеливы. И взвесим все. Но прежде скажи: ты не замечал вокруг себя чего-либо подозрительного?
— Нет, — легко отозвался Бранко. — Если не считать шпиков. Как только ухожу — они переворачивают здесь все вверх дном.
— Я серьезно. Ты знаешь, как они поступили с Джеймсом Коксом… Ладно, не будем запугивать друг друга. — Зорге перешел к делу, ради которого и пришел сюда: — Мне необходимо, чтобы ты узнал, какой информацией располагают английское и американское посольства о запасах горючего в Японии. Я думаю, что у империи нет больших запасов, особенно у сухопутных войск. Следовательно, к затяжной войне на континенте Япония не готова. А замедление темпов наступления гитлеровцев на Восточном фронте показало, что и здесь война будет не молниеносной… Сможет ли японская экономика выдержать затяжную войну?