- Передержка!
- П-позвольте мне, - вмешался вдруг розовый первокурсник, похожий на барышню. - М-мне, понимаете ли, - он запинался от волнения, - м-мне почудилось в речи профессора что-то такое... вот об обездоленных, например... Что-то некрасовское. - Он в отчаянии умолк.
- Некрасовское? - Оруджиани засмеялся, блеснув ослепительно белыми зубами. - Полноте, коллега. Некрасову не приходило в голову называть русских мужиков троглодитами.
- Вы к словам придираетесь! - воскликнул студент в черном пенсне.
- Что ж, слово - не лишний инструмент для выражения мысли. А иногда и для разоблачения мысли. Попробуем-ка разобраться... - Кавказец вдруг замолчал и принялся в упор, беззастенчиво разглядывать только что подошедшего низкорослого человечка с галстуком павлиньего пера. - Мы, кажется, знакомы? - спросил он, зло усмехаясь.
Человечек беспокойно пошевелился, покашлял:
- К-хм!.. Не припомню, - и боком повернулся к выходу.
- Шпик! - вполголоса, но довольно внятно кинул ему кто-то вслед.
Низкорослый чуть заметно вздрогнул, замедлил шаг, будто хотел остановиться... но не остановился, пошел дальше.
- Из дешевых, - засмеялся студент богатырского вида, плечистый, с лицом широким и необычайно добродушным.
- А к чему присылать сюда дорогих? - желчно отозвался Оруджиани.
- Странно! - покраснел плечистый студент, и доброе его лицо стало по-детски обиженным. - Странно! Надо все-таки полагать, что здесь найдутся люди, способные разгадать профессию подобного субъекта.
- Ну хорошо. Вот мы с вами оказались способными. Разгадали. И что же дальше?
- Странно...
- Ничего странного. Увы, именно здесь, в университете, стала ненужной в наше время высокая филерская квалификация. За кем здесь следить? Кого ловить? Краснобая-профессора? Либерального студентика?
- Кому-кому, - укоризненно произнес бородач, - а уж вам то, Оруджиани, надлежало бы знать, что среди нас имеются не только либералы.
- Я знаю, Трефилов, ровно столько, сколько мне полагается знать. В частности, мне хорошо известно, что наши мелкобуржуазные группы, не желая причислять себя к либералам, зря, однако, называются социалистическими.
- Ты сердишься, Юпитер...
- Нисколько!
- Ты сердишься, Юпитер, - на кого? Разве виноваты те, кому вы с такой легкостью прикалываете ярлык "мелкая буржуазия", разве виноваты они в малой популярности вашей братии среди учащейся молодежи?
- Довольно, довольно! - решительно вмешался студент в пенсне. - Здесь не место и не время для подобных разговоров.
- Почему же не время? - живо повернулся к нему Оруджиани (у него вышло "па-чиму" - по мере спора его грузинский акцент становился все заметней). - Па-чиму? Разговор у нас идет пока что самый невинный, хотя и довольно оживленный. Зашла речь о том, почему здесь не требуется сейчас опытный, хорошо оплачиваемый филер...
- Действительно, неуместно!.. - нервно начал Трефилов.
Но грузин перебил:
- Назревают забастовки среди питерских рабочих... - Случайно, не известно ли это вам, Трефилов? И если бы студенты в какой-нибудь форме поддержали...
- Забастовки - во время войны?!
- Вот! Тут-то и начинается серьезный разговор. Если бы вместо либеральной фразеологии студенты завели речь об уличной демонстрации, если бы в воздухе запахло хоть чем-нибудь похожим на такой протест, - о, поверьте, сюда были бы брошены самые отборные силы известного вам малопочтенного ведомства. Вот это действительно серьезный разговор.
Он вдруг замолчал.
В аудиторию вошел одетый в мундир белобрысый студент с маленьким малокровным личиком, на котором застыла не то какая-то обида, не то спесь.
Ни на кого не глядя, он подошел к скамье первого ряда и, откинув полы мундира на шелковой подкладке, уселся как раз напротив кафедры.
- Для такого серьезного разговора, - продолжал грузин, - у нас сейчас, пожалуй, и действительно времени не хватит: по некоторым довольно ясным признакам в этой аудитории сейчас начнется лекция по церковному праву. А кроме того, в присутствии шутов гороховых мы, конечно, такой разговор продолжать не будем. Но мы к нему вернемся.
И грузин, подхватив под руку рослого студента, пошел вместе с ним к выходу.
7
Нет, не так уж чинно, не так спокойно, как могло показаться на первый взгляд, текла жизнь в университете.
Кто такой Оруджиани? Академистом его обозвали, конечно, в пылу спора. Академисты отрицали политику, они ратовали за то, чтобы студенты занимались только своим делом - наукой. На деле это означало: пусть все остается неизменным, в том числе и существующий государственный строй. И это тоже было политикой.
Уж конечно, не такой политикой занимался Оруджиани...
Проще всего было бы встретиться с ним самим. Поговорить. Но грузин исчез бесследно.
Подобное исчезновение студента - на неделю, на две, а то и больше было в университете делом обычным. Многие пропадали даже на год, появляясь только на экзаменационных сессиях.
А иные и на сессию не приходили: эти уж были кандидатами в вечные студенты.
И вообще никто не интересовался, учится студент или нет: это было его личное дело.
Гриша не избежал участи других новичков - он был пленен свободой университетской жизни. Профессора называли слушателей коллегами, ставя этим себя как бы на одну доску с ними, - в известной мере, конечно: разница в возрасте и в уровне образования все же сказывалась, - студенты оставались почтительными со старшими добровольно. Добровольно! Как это отличалось от казарменной дисциплины гимназий и реальных училищ!..
Можно было посещать не только свой факультет, а любой, ну хотя бы историко-филологический. Ах, какие лекции читал там Платонов!
И, наконец, можно было бойкотировать профессоров, известных своей реакционностью. Взять хотя бы Варфоломея Регинского*, возглавлявшего кафедру церковного права.
_______________
* Фамилии профессоров, как и других лиц, в повести изменены.
(Примеч. автора.)
Человек без всякого дарования, да, кстати (так утверждали студенты старших курсов), и без достаточных знаний, он, не прикрываясь ничем, делал ставку на "сильных мира сего" - на министра Кассо, на думского хулигана Пуришкевича, на покровительствуемый царской фамилией черносотенный "Союз Михаила Архангела". Он и звание ординарного профессора получил только под нажимом высшего начальства.