В ладьях тоже заметили костры и круто свернули к левому берегу, подальше от огней неведомого войска.
— Суздальцы берегутся, — заметил Семка.
— Береженого бог бережет, — ответил князь, — неведомо, кто там.
Вышедший из шатра митрополит Алексий посмотрел на дальние костры, на ладьи суздальцев и молвил:
— Полки эти крымского эмира Мамая: он давно грозил прийти в Сарай–Берке, кому иному там быть? — И, отвернувшись от огней, владыка Алексий обеими руками оперся на посох и стал смотреть в сторону града.
Быстро темнея, клубясь и спускаясь все ниже над столицей Золотой Орды, шли грозовые тучи. Поминутно вспыхивал лиловый огонь молний, сердитым рыком катились дальние раскаты грома.
Митрополит глядел как зачарованный. Налетавший порывами ветер играл его черной рясой, относил назад через плечо длинную бороду владыки, тот ничего не замечал, глядел и глядел на Сарай–Берке и невольно верил, хотел верить, что неспроста над ним разыгралась непогода, что неспроста клочья туч озаряются слепящими вспышками молний, неспроста зверем рычит над Золотой Ордой гром. Когда наконец первые тяжелые капли дождя упали и здесь, митрополит поднял посох и, указав им на тучи и город, сказал:
— Гнев божий над этим нечестивым градом! Вовремя выбрались мы из Вавилона сего.
Свет почти непрерывно сверкавших молний озаряя черную фигуру владыки, порождая жуткие отблески в его расширенных гневом глазах.
5. ЦЕРКОВЬ–ОБЫДЁНКА
— Поберегись! — кричали ратники, бердышами [103] расталкивая толпу: по улице шел обоз.
Народ теснился к заборам. Мальчишки лезли на крыши, спорили чуть не до драки, какой припас везут.
Не сторонясь, не замечая ничего, бродил Семка по толчее московских улиц, напрямик лез сквозь толпу, ненароком какую–то старушонку подшиб, та ойкнула, поднявшись с земли, заголосила вдогонку:
— Чтоб тебя! Чтоб самого так зашибли!
Семен не оглянулся, не слышал, шел, крепко задумавшись, лишь порой, когда мешали пройти, окольчуженным плечом прокладывал себе путь.
Думал об одном: «Не пора ли обет исполнять?» Еще в Троице отцу Сергию обещал поставить церковь–обыдёнку, [104] коли все хорошо будет. Сейчас, воротясь из Орды, Семен вдруг понял, что все у него хорошо, — испугался своего счастья.
Нечаянно занесло его на Неглинный верх; оттуда в эти дни звонкий гул шел по всей Москве. Над тихими водами речки Неглинной [105] лихие жили кузнецы; здесь тебе и шелом скуют, я кольчугу свяжут, и шестопер на дубовую рукоять насадят. Поднимаясь от реки, Семен забрел меж столбов, где коней куют, оперся на перекладину, задумался.
Стоявший под навесом кузнец оглянулся на него, хотел что–то сказать, но в это время подмастерье положил на наковальню раскаленную полосу металла.
Семен загляделся на работу кузнецов; следил, как под меткими, сильными ударами молота металл принимал знакомые очертания меча.
Кончив ковать, кузнец опять оглянулся на Семку, спросил деловито:
— Эй, дядя, тебя заместо коня подковать, что ли? Это можно! Козла подкуешь — коню легше…
Семка попятился, вылез из–за столбов, побежал прочь. Вслед хохотали молотобойцы, а у Семена не шел из головы только что виденный лиловатый от окалины меч. Понял: не раздумывать — спешить надо.
Дмитрий Иваныч в поход собирается — великокняжеский стол отвоевывать. В походе может быть всякое, в Семку вражьих стрел полетит немало: поставил его князь во главе сторожевой сотни.
Вернулся домой, вошел в новые, еще пахнущие смолой хоромы, снял кольчугу, торопливо, не вдруг попадая в рукава, надел кафтан, схватил шапку: загорелось парню скорее, завтра же срубить церковь, богу долг уплатить, а там и Настю можно из монастыря выручить, а там… Семка улыбнулся: после свадьбы и в поход идти веселее, и стрелы суздальцев не страшны.
Сперва Семен поладил с богомазами, потом пошел на лесной торг; здесь торговали строевым лесом и дранью, резали деревянное кружево для оконных наличников, коньков и причелин. Куда ни глянь, повсюду светлое, только что окоренное дерево бревенчатых стен. Срубы и клети, избы, целые хоромы с переходами, высокими резными крыльцами, со стрельчатыми кокошниками крыш стояли по всей площади как попало, громоздясь и налезая друг на друга.
Дробный стук нескольких десятков топоров спорил с мерной песней артели, тащившей на верх сруба тяжелое бревно, а несколько далее под веселые, предостерегающие крики рушили проданную избу, и бревна, скатываясь вниз, мягко ложились на землю, засыпанную на несколько вершков чешуей сосновой коры, красными скользкими волокнами оболони и остро пахнущей смолистой щепой.
105
Река Неглинная, или Неглинка, сейчас течет в трубе под ул. Неглинной, потом поворачивает направо, течет вдоль стены Кремля под современным Александровским садом, впадает в Москву–реку немного ниже Каменного моста. Мост от Кутафьей башни к Троицкой башне когда–то проходил над Неглинкой.