— Ну и кот! Ну здоров! Пуда три, наверное! — присели на корточки, тормошили, разглядывая зверя, казаки. Фрола потянули за рукав. Оглянулся — девушка.
— Дядя Фрол, дай рубашку, я постираю, заштопаю… — стрельнув глазами, опустила их, зардевшись.
— Возьми, милая, дай бог тебе здоровья, — потеплел душою Фрол Иванович. Девушка схватила рубашку, повернулась и юркнула в толпу.
— Ай да девка! Огонь! Вот бы Ваньке такую жену, — подошёл станичник. — Дай коней, Фрол, отведу.
Фрол дал поводья. Показал в сторону рыси:
— Возьми и его, надо выделать. Племяш хочет сделать чепрак. Будет как Александр Македонский!
Фрол выбрал, где трава погуще, сел по-турецки. Устал, ноги не держали. Прикрыл глаза. Через час его растормошил Зорич.
— Как с ним, Евгений Иванович? — встрепенулся Фрол.
— Всё хорошо, Фрол Иванович, слава богу, обошлось. Много крови потерял. Анна зашила его, заштопала. Полежит с недельку — и в строй. Иди в казарму, отдохни, а вечером приди ко мне домой. Вспомнил я кое-что, хочу тебя порасспросить. Не забудь. До вечера!
Комнатушка небольшая, и обстановка самая простая, всё самое необходимое. Кровать с никелированными шарами, шкаф, стол да четыре стула вокруг, обои какие-то с цветочками и зеркало. Окно во двор. Заходящее светило красноватым цветом обозначило скудный цветник и жалкие кустики, да куриц несколько ходят клюют что-то, тоска зелёная. Есаул безнадёжным взглядом упёрся в окно. И мысли в голове отрывками такие же невесёлые. Комната Аннушки через две напротив. Городишко небольшой, языки злые. Зорич уже слышал очень робкие, туманные, из боязни перейти красную черту намёки на его холостяцкое положение. Пока сдерживался. Но он знал свой нрав: «Не дай бог, сорвусь. Надо съезжать. Сниму комнату. Завтра же!» Есаул хлопнул ладонью о стол, повеселел даже. Но тут же мысль: «А Аннушку-то буду редко видеть, тут хоть сталкиваемся иногда, перебрасываемся парой слов, а съеду — и что? Боже мой, что же делать?» Евгений Иванович заметался по комнате. У окна остановился и решил: «Нет, всё равно съеду! Не дай бог, сплетни пойдут, опозорю такую славную девушку». Спас его от очередного приступа тоски робкий стук в дверь и голос:
— Позвольте войти, ваше благородие?
— Да, да, заходи, Фрол Иванович, присаживайся.
Фрол осторожно присел на краешек стула, поставив между колен шашку, с которой он не расставался, разве что когда спал, как шутили казаки.
— Вот о чём я хочу тебя спросить: ты обозных знаешь хорошо?
— Как?! — взволновался Фрол Иванович. — Знаю всех!
— Вот и расскажи мне, они все казаки?
— Никак нет! Шестерых перед самым отходом прислали из гарнизона.
— Фрол Иванович, а вот среди них такой невысокий, худенький, с каштановой, ну, с коричневой бородкой?
— Ну да, знаю, конечно! Это Исидор Игнатьевич Корф. Он не казак. Да и вообще не рабочий человек. Руки у него девичьи.
— Так, так, понятно, так я и думал!
Что думал есаул, для навострившего уши казака осталось тайной, потому что, точно сразу, раздался уверенный стук в дверь, и после «Войдите!» перед пораженными собеседниками предстал Корф собственной персоной.
— Добрый вечер, есаул! Я к Вам по делу! — с порога заявил Корф и выразительно покосился на Заглобина.
Тот быстренько встал, не теряя достоинства, вышел вон, оглянувшись через плечо, и закрыл за собой дверь.
— Присаживайтесь!
Корф подошёл к столу, поставил перед собой небольшой портфель. Щёлкнул застёжками, извлёк засургученный пакет, положил на стол. Молча одним пальцем передвинул его Зоричу и тогда сел.
Беседа затянулась до полуночи и когда закончилась, Корф встал, протянул руку и сказал:
— Вся ответственность на вас, есаул. Всё под вашим контролем. Мелочей не должно быть!
Евгений Иванович выслушал молча, кивнул головой и предложил проводить Корфа:
— Ночь, мало ли что…
Корф усмехнулся уголком рта, хлопнул рукой по оттопыренному боковому карману, сказал: