— Я хочу познакомить вас со своим экипажем, с «чинариками». У них, конешно, несколько странноватый вид, но я к этому привык. Поверьте, казаки, они славные ребята.
Неизвестно как, вроде бы Болдырев не делал никаких движений, не говорил и даже не вставал из-за стола, но распахнулась и отползла в сторону часть стены, и в отверстии появились какие-то неясные фигуры. Казаки застыли в ожидании. Лучше бы оно тем и кончилось, но, выйдя на свет, фигуры обрели видимые формы, да такие, что даже волевой есаул откинулся на спинку стула и даже у него отвисла челюсть, у его казаков остекленели глаза, а слабосильного Егорку одолела икота. Их было пятеро. Четверо больших, а одно маленькое. Фролу сразу пришла на память икона в станичной церкви — сошествие грешников в ад. Но ни перекреститься, ни сотворить молитву не было сил — таким сильным случилось обольщение этих диковинных фигур. Да и было от чего. Фигуры были глянцево-чёрные, как начищенный хромовый сапог. Большеголовые. Рот, как говорится, от уха до уха, но их-то и не было. Тонкие ярко-красные губы, за которыми подобие рта, полностью набитого зубами. Глаза как чайные блюдца, свёрнутые в спираль белые пружины. На головах торчали, покачиваясь, в локоть длиной два отростка, на концах которых маячили круглые шарики. Пришедший в себя Фрол заметил, что у маленького они были переплетены какой-то лентой, что ли. Фрол разглядел даже что-то похожее на бантик. «Это ж надо, девка!» — ахнул про себя Фрол и, чтобы удостовериться, стыдливо (неудобно всё-таки) опустил глаза ниже. Так и есть. Там было что-то, что могло исполнять половую функцию и отличать этих, прости господи, одного от другого.
«Это ж надо!» — восхитился собственной прозорливости Фрол и стал подетально приглядываться к маленькому «чему-то». И тут он заметил, что, в отличие от неподвижно стоящих остальных, «малая» стала проявлять какую-то активность. Стали суетливо дёргаться из стороны в сторону «косички» на голове, а нижняя часть живота — «Во даёт!» — восхитился Фрол — стала делать какие-тот усыпляющие, завлекающие движения, как пассы гипнотизёра (так бы подумал Фрол, если бы знал, что это такое). Потом этот самый мелкий «чинарик», приложив козырьком к глазам то, что можно было, не разглядывая в мелочах, назвать ладонью, а другую опустив вниз живота, стал медленно, загадочно колыхаясь, явно завлекая, флиртовать (этого слова не знали казаки, но Фрол, облизав губы, сказал с восторгом: «Вот шельма!»). Фрол, увлёкшись, пропустил тот самый критический момент, который политики всех стран называют дипломатическим курьёзом или казусом, как кому больше нравится, а военные — напрямую — казусом белли. Подавайте им, охочим, войну. И дождались, наконец, получили. Так и тут.
Подобравшись совсем близко к одуревшим казакам, распутная девица с диким визгом, раскинув длани, ринулась к целомудренному, чистому, как слеза ангела, Егорке, который за версту обходил капканы женского обольщения. Инстинкт самосохранения вернул прыть охмурённому «чинариком», и он резко вскочил со стула, а на большее, увы, его не хватило. Он грохнулся с повисшей на нём похотливой девицей на железный пол, прогремев походным котелком, привязанным к поясу, и потерял сознание. Отрывали малого «чинарика» от жертвы всей семьёй „чинариков", среди которых не потерявший самообладания Фрол Иванович с содроганием заметил у одной из глянцевых фигур те же половые признаки, что и у малой. Он уцепился за её ногу и потащил «чинарика» в сторону раньше даже, чем заорал диким голосом: «Ату её!» И даже раньше мысли: «Надо спасать парня! Они же сожрут его!» Наконец родственники унесли на руках расшалившуюся малышку, которая, протестуя, издавала звуки, похожие на негодование петуха, у которого взяли напрокат любимую курицу, и с такой силой двигала конечностями, что всю компанию «чинариков» кидало из стороны в сторону. Когда вся процессия скрылась за захлопнувшейся дверью, напряжённость пошла на убыль, а на смену пришла спасительная тишина. Только Болдырев, которого грызла вина за содеянное малой, что-то бормотал себе под нос, еле слышное. Чуткий на одно ухо Фрол Иванович улавливал лишь кое-что, вроде: «Что за кошмар?!.. Увезу её к бабушке… Это же ужас какой-то!.. Нет, такого я никак не ожидал…» В промежутках между бормотаниями Болдырев разводил, как бы чистосердечно извиняясь, руки в стороны. А то набирал полный род жидкости из недопитой банки и, фыркая, опрыскивал Егоркино лицо в надежде привести того в чувство, пока есаул не взял банку из его рук и, понюхав, не забросил её далеко в сторону. Его сменил Фрол Иванович, который, достав из кармана шаровар громадный клетчатый платок и протерев свою вспотевшую физиономию, стал гонять воздух вокруг лица Егорки, который наконец открыл глаза и спросил непонятное: