Зорька шагнула вперёд и громко спросила, стараясь сдержать пискливые нотки в голосе:
— Не отдадите город?
На лицах бойцов замелькали улыбки.
— Не отдадим! А ты чья? Откуда?
— Из детского дома! Мы эвакуируемся! — ответили Зорька и Даша одновременно.
— Костя! Соколов! Здесь детский дом! — закричали красноармейцы.
— Эй, мальцы, Соколова есть?!
Даша и Генька растерянно переглянулись.
— Кто Соколова?
— Ой, чей-то отец, наверное, здесь!
К ним подбегали ребята и подхватывали крик.
— Соколова-а-а!
От служебного вагона уже бежала воспитательница. Из шеренги бойцов выскочил молоденький красноармеец. Он держался обеими руками за скатку, вытягивая вперёд тонкую шею.
— Мама! — растерянно крикнул он. — Мама! Я тут!
Вера Ивановна остановилась, точно споткнулась, и судорожно втянула в себя воздух.
— Живой! — выдохнула она, прикладывая пальцы ко рту. Плечи её затряслись, словно воспитательница смеялась и плакала одновременно.
— Товарищ командир! — закричали бойцы. — Соколов мать встретил.
Тот самый размашистый командир с планшеткой подошёл к Соколову, взглянул на часы.
— Три минуты! Догоняйте! — отрывисто сказал он, и над строем снова взвилась команда: — Р-равняйсь!
— Мама! — опять крикнул красноармеец.
Одним махом он перескочил пути, отделяющие воинский эшелон от вагонов детского дома, и обнял Веру Ивановну.
— Смир-рна! Пр-равое плечо вперёд, арш!
Строй качнулся, дрогнул, ощетинившись тусклыми штыками. Грохот солдатских ботинок слился с далёким пушечным гулом.
Соколов поправил винтовку и побежал, догоняя строй, то и дело оглядываясь назад.
— Костенька! — крикнула Вера Ивановна. — Мы в Казахстан… В Казахстан!
Ребята окружили воспитательницу, словно боялись, что она сейчас бросит их и побежит следом за сыном. Она и в самом деле побежала, натыкаясь руками на плечи и головы ребят.
Красноармеец в последний раз оглянулся, поднял руку, но строй уже поглотил его, словно река дождевую каплю.
— Верванна-а! Идите скорее, Петьке ящик на ногу упа-ал! — закричали несколько голосов сразу у вагона мальчишек.
Воспитательница остановилась. С минуту она смотрела на ребят, на вагоны неподвижными, отсутствующими глазами.
— Что же вы стоите, ребята? — наконец спросила она. — Погрузка ещё не кончилась…
И пошла к вагону мальчишек, всё ускоряя шаги.
Глава 7. Неправда, я не сирота
Тревожная душная ночь заполнила теплушку. Придавила, уменьшила её до того, что, казалось, некуда протянуть руку.
На соседнем пути лязгнули буфера. Настороженно пробуя рельсы, отстучали колёса. Послышались приглушённые голоса. По потолку теплушки побежали длинные бледные полоски света.
Эшелоны оживали для ночной тяжёлой работы.
Зорьке надоело лежать молча. Движение на соседнем пути рассеяло тревогу. Раз эшелоны уходят, значит, всё хорошо. Она повернулась на бок и обняла подругу. Даша дышала часто, с присвистом, словно ей не хватало воздуха.
— Ты зачем так дышишь? — шёпотом спросила Зорька.
— Пить хочется, — не сразу отозвалась Даша. Она нащупала в темноте Зорькину руку. — Жарко здесь…
Рука Даши была горячая и влажная. Зорька встревожилась.
— Ой, да у тебя настоящая температура! Жалко, градусника нет, а то бы сейчас измерили. Что же теперь делать?
— Пройдёт, — сказала Даша, — ты лучше расскажи что-нибудь, а то темно… Они к нам ночью всегда прилетали. И в тот раз тоже ночью…
Зорька обняла Дашу.
— А ты не думай про это. Я всегда про страшное не думаю, как будто его совсем нет. Бабушка говорит, если всё время думать о плохом, тогда и жить нельзя.
За Дашиной спиной шевельнулась Нинка Лапина.
— Я тоже про страшное не хочу думать, а оно само думается. Мы с мамой по дороге шли, и ещё много людей шло, а он как начал, как начал из пулемёта строчить… прямо по нам.
— Не надо, Лапочка, — попросила Даша, — Зорька, расскажи что-нибудь весёлое.
Зорька повернулась на спину, заложила руки под голову.
— У меня в чемодане книжка одна есть, жалко, сейчас темно, а то я бы дала её тебе почитать. Про рыжую девочку Еву. Отец у неё был ну просто форменный зверь. Самый настоящий жандарм полицейский! А Ева за одним гимназистом Колей ухаживала…
Нинка Лапина тоненько хихикнула:
— А Наташка за Сашкой-трубачом бегает, умора!