Божеству огня Атар посвятили праздник накануне древнего празднества Сада, но отмечался он, в отличие от последнего, не на открытом воздухе, а в новых храмах огня. Божествам Вод и фраваши также были посвящены праздники в дни, названные их именами, имели свои праздники и все шесть Амэша-Спэнта. Это увеличение числа священных дней, хотя и возникшее по благочестивым мотивам, таило в себе угрозу уменьшить значение религиозного года, основанного Зороастром, с семью последовательными праздниками в честь семи Амэша-Спэнта и их творений. Поскольку каждый из Амэша-Спэнта и два из их творений имели теперь и особые праздники в посвященные им дни, то появилась опасность, что религиозное значение обязательных священных дней окажется как бы в тени, и они не будут напоминать верующим об основах зороастрийского вероучения.
В то же время увеличившееся число празднеств таило в себе и другую опасность. С одной стороны, оно приносило людям больше досуга и веселья, но с другой – работы у жрецов прибавлялось, поскольку каждый священный день отмечался религиозными службами. А чем больше у жрецов становилось работы, тем больше прибавлялось забот и мирянам. Огромное значение, приобретенное в зороастрийском культе божеством молитвы Сраоша, возможно, отчасти и объясняется этим увеличением количества богослужений, хотя, может, значимость Сраоша предшествовала распространению зороастризма на запад, потому что он был явно любим самим Зороастром. Пророк упоминает его в Гатах семь раз, а однажды даже называет «величайшим из всех» (Ясна 33, 5), вероятно, как покровителя молитвы – способа, благодаря которому человек может приблизиться к богу. По-видимому, именно из-за этих слов последователи Зороастра стали считать Сраоша фактически восьмым из Амэша-Спэнта, заместителем Ахура-мазды на земле, обязанным особо заботиться о человеке. В какой-то период в его честь был сочинен новый гимн, дошедший до нас в главе 57 Ясны. Этот гимн составлен по образцу гимна Митре (Михр-яшт), так как, подобно Митре, божество молитвы Сраоша был могучим ионном, способным поражать невидимых врагов.
Три Спасителя мира
Еще одно изменение в зороастризме, которое может быть отнесено к эпохе Ахеменидов, касается веры в Спасителя мира – Саошйанта. Эта вера развилась в ожидание трех Спасителей, каждый из которых будет рожден девственницей от семени пророка. Такое уточнение кажется связанным со вновь разработанной схемой мировой истории, согласно которой «ограниченное время» (то есть три периода Творения, Смешения и Разделения) рассматривалось как огромный «мировой год», разделенный на отрезки в тысячу лет каждый. Обычно считается, что эта схема восходит к вавилонским представлениям о цикличности «великих годов», тех промежутках времени, которые вечно повторяются со всеми происходившими в течение них событиями.
Тексты расходятся относительно того, сколько тысячелетий составляют зороастрийский мировой год. Одни указывают общее число в девять тысячелетий (то есть три раза по три, что является излюбленным числом), другие – в двенадцать (соответственно количеству месяцев солнечного года). Однако есть основания думать, что первоначальным было число – шесть тысяч лет, но оно было затем увеличено, по мере того как жрецы изменяли свои построения. Из этих шести тысяч лет первые три тысячи были, видимо, отведены на творение, процессы смешения, и на раннюю историю человечества.
Считалось, что Зороастр родился в конце III тысячелетия, а откровение получил в 3000 году. Затем последовал период добродетели и приближения к конечной цели творения, но вскоре люди стали забывать об учении пророка. В 4000 году первый Спаситель по имени Ухшйат-Эрэта («Растящий праведность») обновил проповедь Зороастра. Затем история повторится, и его брат по имени Ухшйат-Нэма («Растящий почитание») появится в 5000 году. Наконец, к концу последнего тысячелетия появится величайший из Саошйантов, сам Астват-Эрэта, который возвестит Фрашо-кэрэти. Это учение о трех Спасителях позволило ученым жрецам соединить зороастрийское откровение о будущем с древнеиранскими легендами о падении человечества из золотого века, то есть от царства Йимы, до жалкого настоящего, до периода упадка перед появлением первого Саошйанта. Учение это дало им также возможность подыскивать примеры повторяющихся в истории событий. Все эти построения, касающиеся мировой хронологии и трех Саошйантов, оставались, однако, занятием для ученых, в то время как простые люди (судя по позднейшим свидетельствам) продолжали ждать и надеяться на появление одного только Спасителя, предсказанного Зороастром.
Религиозные обычаи
До нас дошло мало прямых данных о частностях зороастрийских обрядов в ахеменидскую эпоху. Разделы Ясны, относящиеся к новым календарным посвящениям, свидетельствуют о постоянном развитии религиозных обычаев, о сочинении новых текстов для сопровождения богослужений, в основном заимствованных из древних частей Авесты, соединенных простыми связочными формулами. Книги Геродота – наш главный источник по иранской религии этой эпохи. Будучи не зороастрийцем, он, вероятно, не допускался до сокровенных религиозных ритуалов, о которых не упоминает. Вот как описывает он жертвоприношение одному из божеств, совершаемое верующим на открытом воздухе: «Молиться о благах только для себя одного не позволяется приносящему жертву. Он молится о благах для царя и для всех персов, потому что считает себя одним из них. Затем он расчленяет жертву на части и, сварив мясо, расстилает мягчайшую траву, предпочтительно трилистник[33], и кладет все мясо на него. Когда он так сделает, подходит маг и поет над ним песнь о рождении богов, как повествует персидское предание, и ни одно жертвоприношение не может быть совершено без мага. Через некоторое время принесший жертву уносит мясо и использует, как пожелает» (Геродот I, 132). В этом описании можно видеть и верные сообщения о зороастрийском обряде (например, молитвы за всю общину; способ размещения мяса; присутствие жреца), и ложные (жертвоприношение совершается мирянином без предварительного освящения жертвы; содержание изречений жреца). Может быть, даже в рассказе об этом открытом обряде Геродот опирается больше на описание, не вполне к тому же понятое, а не на свои собственные наблюдения. Он сообщает также в более общем виде о жертвоприношениях, приносимых персами Зевсу, то есть Ахурамазде, на вершинах гор и добавляет, что они совершают еще жертвы «солнцу, луне, земле, огню, воде и ветрам» (Геродот I, 131).
Что касается магов, то Геродот поражен тем, что они своими руками убивают «любое живое существо, кроме собак и людей; они убивают всех одинаково – муравьев и змей, пресмыкающихся и летающих животных – и очень гордятся этим» (Геродот I, 140). Последнее кажется естественным, так как маги, уничтожая вредных храфстра, считали, что они ослабляют силы зла – Ангра-Маинйу. Согласно Геродоту, персы «очень почитают реки. Они не мочатся, не плюют и не моют в них рук и никому не позволяют этого делать» (Геродот I, 138). Огонь же они «считают божеством» (Геродот II, 16). Об их нравах и поведении Геродот сообщает, что «они считают лгать самым подлым, а затем делать долги, последнее по многим другим причинам, но в особенности за то, что должник, как они утверждают, должен говорить неправду» (Геродот I, 138). «Правдивость» же, по словам Геродота (Геродот I, 136), – это то, чему персидская знать обучает своих сыновей[34].
34
По словам Геродота, детей персы обучают только трем вещам: ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду (Геродот I,138).