Учение Мани было, таким образом, прямо противоположно положительным, жизнелюбивым принципам зороастризма. Тем не менее, он с почтением относился к старой вере – религии великих аршакидских царей, в правление которых он родился, к религии, которую Сасаниды, в свою очередь, защищали. Мани считал, что и зороастризм, и христианство, и буддизм – это по происхождению одна и та же правильная вера, искаженная людским непониманием, и он послан восстановить ее. Поэтому, проповедуя в Персии, он готов был представить свою религию в зороастрийском обличье и даже «переводил» имена многих божественных существ своего пантеона именами зороастрийских божеств-язата. Такой подход вызвал большой гнев у зороастрийских жрецов, которые называли манихеев зандик, или еретиками (то есть теми, кто привносит свои искаженные толкования в священные тексты).
Мани был, однако, тепло принят Шапуром I и провел много лет при его дворе, находясь под царской защитой от гнева Кирдэра на протяжении всего долгого правления Шапура I. (около 240—272). Он заблаговременно написал руководство к учению, которое было переведено на среднеперсидский язык для царя, и фрагменты этой книги, названной «Шабураган», а также других манихейских писаний на иранских языках найдены в начале этого столетия в погребенных под песком развалинах манихейских монастырей в Восточном Туркестане.
Зурванизм при ранних Сасанидах
Из этих писаний видно, что манихеи передавали имя верховного бога манихейства по-среднеперсидски как Зурван, а его «сына», «первого человека» манихеев, называли Ормаздом. Это важнейшее из многочисленных современных свидетельств, которые показывают, что Сасаниды были зурванитами (возможно, и вэтом следуя примеру последних Ахеменидов). Впоследствии Мани посылал миссионеров в Парфию, на северо-восток. Они же переводили его сочинения на парфянский язык и называли манихейских божеств именами богов, принятых у местных зороастрийцев. Примечательно, что они не употребляли имени Зурвана, но просто переводили имя верховного бога манихейства как «Отец величия».
По буддийским источникам можно проследить распространение зурванизма среди согдийцев далеко на северо-восток – возможно, его принесли туда персидские сатрапы и жрецы во времена Ахеменидов, – но парфяне, видимо, устояли против ереси. По всей видимости, в том и заключалось главное различие между парфянским и персидским богословием, различие, которое сохранялось вопреки усилиям сасанидского духовенства. Потому-то армянский автор V в. н.э. и упоминает о зороастрийском жреце, который одинаково хорошо знал и персидскую и парфянскую школы богословской мысли. Сам Кирдэр, глава религиозной общины по меньшей мере при четырех царях, должен был быть зурванитом, как и другие видные персидские религиозные деятели после него, – в противном случае во времена Сасанидов не существовало бы такого поразительного согласия между персидскими правителями и священнослужителями. Мани не удалось, однако, ввести Кирдэра в заблуждение, приспособив свое учение к зурванизму.
Вероучение и письменность
Остается неизвестным, насколько сам Шапур был увлечен манихейством в обличье реформированного зороастризма. Динкард отмечает огромный интерес царя к делам знания и веры, соединенный с приверженностью к религии «почитания Мазды». Соответствующий пассаж гласит: «Царь царей, Шапур, сын Ардашира, собрал затем те писания, не относящиеся к вере, которые были распространены в Индии, Византийской империи и в других странах и которые касались медицины, астрономии, движения, времени, пространства, субстанции, акциденции, становления, исчезновения, изменения качества, логики и прочих ремесел и умений. Все это он сличил с Авестой и повелел, чтобы со всех тех писаний, в которых нет порока, сняли копию для хранения в царской сокровищнице» (Динкард, 412, 17–413, 2; Zaehner, 1955, с. 8). Авестой, к которой эти чужеземные писания были «добавлены» (точное значение употребленного глагола неясно), стал, очевидно, Зэнд, то есть среднеперсидский перевод с пословным толкованием и комментариями. Пехлевийские компиляции и арабо-персидские сочинения свидетельствуют, что чужеземные учения действительно проникали в религиозные предания, так, что древнее учение о семи творениях, например, иногда контаминировалось с теорией Эмпедокла о четырех элементах (земля, воздух, огонь и вода), а гиппократовские и индийские доктрины ассоциировались с традиционной иранской медициной. Подобные заимствования связаны с книгами, и зороастрийские жрецы все более и более привыкали к тому, чтобы объединять письменность с религиозной и научной деятельностью, а не считать ее пригодной лишь для практических целей, для которых она использовалась писцами на протяжении столетий.
Была ли какая-нибудь часть Зэнда записана в парфянское время, остается неизвестным, но вероятно, что обращение зороастрийцев сначала в христианство, а затем в манихейство (оба эти вероучения придавали колоссальное значение ценности письменного слова для сохранения истины) побудило зороастрийских жрецов предпринять серьезные усилия для того, чтобы зафиксировать их собственные священные тексты на письме. Однако проблема адекватной записи авестийских текстов оказалась решенной гораздо позднее.
Кирдэр на вершине власти
Преемником Шапура I стал его сын Хормизд I (272—273) – один из тех царей, в чью честь был учрежден «именной огонь». Он, как рассказывает Кирдэр (Надпись в Сармешхеде, строки 9–11), увеличил власть этого первосвященника и присвоил ему новый титул «мобад Ормазда». В этом можно видеть подтверждение большего достоинства западных священнических званий над восточными, после этого титул эрбад, как кажется, становится несколько ниже по отношению к титулу мобад, хотя имеющиеся свидетельства и далеки от полной ясности.
По-видимому, во время краткого правления Хормизда Кирдэр пришел к компромиссному решению, объединив «старые» и «новые» священные дни в единые продолжительные празднества – мера, которая должна была смягчить для мирян путаницу, возникшую после календарной реформы. Хормизда смешил его брат Вахрам I (273—276). Именно во время его правления Кирдэр замыслил убийство Масти и уговорил Вахрама пытать и казнить пророка. Парфянский манихейский фрагмент, рассказывающий об участии Кирдэра в казни упоминает его как «магбеда Кирдэра».
За Вахрамом I последовал его юный сын Baxpам I (276—293), которого, как считают некоторые историки, возвел на престол Кирдэр. Во время его царствования Кирдэр достиг вершины величия и власти. Ему присвоили дополнительный почетный титул «Кирдэра, спасшего душу Вахрама» (Кирдэри-бохтруван-Вахрам), и назначили его «мобадом и судьей всей империи». Он также стал верховным жрецом священных огней Анахид-Ардашир и Анахид-Госпожи в Истахре, то есть во главе храма, который был наследственным святилище самих Сасанидов. (История огня, именуемого «Анахид Ардашир», неизвестна.) Именно при Вахраме, как рассказывает Кирдэр, он поразил неверных. Кирдэр повествует также о том, что наказал и осудил тех зороастрийских жрецов, чье поведение требовало этого, но «возвеличил религию поклонения Мазде и добрых жрецов сделал их почитаемыми по всей стране» (Надпись в Сармешхеде, строки 42–43). Кирдэр объявляет, что «многие люди, которые были неверующими, стали верующими; многие из тех, которые придерживались учения, благодаря мне оставили это лжеучение» (Надпись Сармешхеде, строка 45). На самом деле почитание дэвов сохранялось, видимо, в некоторых отдаленных областях (особенно в горных районах Согда) вплоть до исламского завоевания, так что мы не вправе прийти на основании этих заявлений к заключению, что Аршакиды были чрезмерно веротерпимы, к неверным, а первым Сасанидам удалось сразу же вычистить Авгиевы конюшни. Иран стал слишком большой и открытой многим вероучениям державой. Государственная религия не могла вытеснить все прочие вероисповедания.