Двойственность его положения заключалась совсем в другом. Чтоб его не свергли, как Бардию, он должен был вернуть аристократам сословные привилегии, которые Бардия отбирал, и покровительствовать языческим культам, которые преследовал Гаумата, — а имперские интересы требовали прямо противоположного: идти за Бардией и Гауматой след в след, — то есть, во-первых, как можно скорее сосредоточить власть в столице, подчинив себе все сатрапии и всех местных князьков; и, опять же во-первых, выработать единую религиозную доктрину, поскольку «старые племенные божества не могли служить цели централизации государства. Эту роль мог выполнить только бог Заратуштры Ахура Мазда».[82]
Противоречия такого рода исстари разрешались единственным способом — резнёй. Либо власть устраивала побоище, либо (ещё хуже) оно начиналось само и было неуправляемым. Древний мир не знал ничего другого (мы ушли недалеко: в теории сочинили, знаем, а на деле как-то не получается...). Опять наболевшее сплелось в узел, опять всяк тащил к себе свой конец верёвки, ещё крепче затягивая, так, что распутать уже невозможно, и оставалось единственное — выхватить меч и рубить.
Бремя царского венца было бы для Дария во много тяжче, если б в стране, доставшейся ему после Бардии, не заполыхало, а спокойно влачилось по стародавнему укладу: тогда, как бы ни увязало всё в месиве нерешённых проблем и какие б перемены ни назрели, любое новшество, насаждаемое силой, было бы воспринято как самодурство и глумление над обычаями отцов. Бездействуя, Дарий губил державу и себя в скорой смуте; подчиняясь государственной необходимости — должен был направить остриё удара против воинов и племенных жрецов, своих сторонников, отбирать у них, что сам же им даровал, — то есть опять губить и себя и царство. А метаться меж этими двумя крайностями, не впадая ни в одну, — много ли политиков можно [46] насчитать, которым такое удавалось?... Но как война всегда упрощает политические хитросплетения, разделяя противоборцев всех оттенков, будь их хоть сотни, на два враждующих лагеря, так и фейерверк «бехистунских» мятежей сразу упростил задачи Дария до предельной ясности: подавить! — все задачи свелись к этой одной; народу же любое насилие теперь представлялось не тупой и бессмысленной царской жестокостью, а естественным ответом столичной власти на бунты — жестокостью вполне оправданной, если даже не справедливостью. В такой обстановке Дарию было несложно чуть что прибегать к крайним мерам, и главным образом благодаря этому реформы, направленные на централизацию государства, осуществились в течение всего нескольких лет. Держава была разделена на сатрапии;[83] во главу каждой поставлен наместник Дария, знатный перс; его надзору вверялись все должностные чины из родовой знати и жречество. Была учреждена и «тайная полиция», официально она называлась «глаза и уши царя».
Думается, никакого особого отпора не встретило в народе и возвышение Ахура Мазды (Аурамазды) — придание ему статуса верховного государственного бога. Для религиозного менталитета иранцев это не было сотрясением основ веры, и вряд ли даже здесь усматривалось какое-то особое новшество: Ахура Мазду издавна чтили в Персии, тем более в Мидии, не говоря уже о восточных сатрапиях, откуда маздаяснизм вышел; причём у многих племён и народов Иранской державы этот бог и так считался верховным, задолго до Дария. Установление официальной религии с централизованным культом было радикальной реформой опять же только в плане политическом.
Дарию и тут не пришлось быть первопроходцем. За семь месяцев одесную царского трона Гаумата успел сделать многое для популяризации Аурамазды. Поэтому в глазах народа Аурамазда был не «богом Дария», а «богом Бардии»: он связывался с памятью о добром царе, при котором жилось и сытней, и куда вольготней, и без кровавых бунтов; о царю, чья гибель всех повергла в горе. Враждебное отношение к Дарию никто не переносил на бога, именем которого Дарий вершил свои деяния: казнил, отбирал земли, сгонял на строительные работы.
В ходе реформ маги не только сохранили свой статус придворных жрецов, но и резко в сравнении с прежним возвысились над служителями старых индоиранских культов. Без их поддержки Дарий не мог утвердить новую религиозно-политическую доктрину на местах. [47]
83
Как таковые — то есть в общепринятом ныне значении этого термина — сатрапии были учреждены Дарием. Само же слово «сатрапия» индийского происхождения, но в Мидии так назывались мелкие области — обычно племенные или родовые владения, не охватывавшие всей территории Мидийского царства. В ахеменидской Персии должность сатрапа — главы крупного административного округа существовала уже при Кире II и Камбизе, однако вверялась она местным чиновникам — ставленникам племенной аристократии: в сущности, это было местное самоуправление.