Два раза в неделю Диего посещал миссию Сан-Габриэль, где падре Мендоса давал ему начатки образования. Бернардо неизменно сопровождал брата, и в конце концов падре Мендоса стал допускать его в класс, хотя считал, что знания индейцам не нужны и даже опасны. Образование могло подвигнуть их к бунту. Бернардо был не столь сообразителен, как Диего, но привык брать упорством и ночи напролет твердил уроки, рискуя сжечь себе ресницы в пламени свечи. Его сдержанный, спокойный нрав контрастировал с шумной веселостью Диего. Бернардо преданно следовал за другом во всех его сумасбродных проделках и со смирением принимал наказания. Окрепнув, он стал защищать молочного брата, которого считал особенным человеком, вроде героев сказаний Белой Совы.
Диего, для которого спокойно находиться в помещении было мукой, старался поскорее усвоить урок и вырваться из-под опеки падре Мендосы. Наука влетала ему в одно ухо, и мальчик старался затвердить знания, прежде чем они вылетят через другое. Он ловко скрывал свою рассеянность от падре Мендосы, но, помогая Бернардо, учился и сам. Диего был так же неутомим в играх и проказах, как его брат в учении. После долгих препирательств друзья пришли к соглашению, что Диего будет учить Бернардо, если тот станет тренироваться вместе с ним в обращении с лассо, кнутом и шпагой.
— Не понимаю, зачем учить вещи, которые никогда не пригодятся! — воскликнул Диего однажды, когда провел несколько часов, повторяя одни и те же сатирические куплеты на латыни.
— Все пригодится рано или поздно, — отвечал Бернардо. — Это как шпага. Наверняка я никогда не стану драгуном, но будет не лишним научиться владеть ею.
Мало кто в Верхней Калифорнии умел читать и писать. Миссионеры, по большей части люди крестьянского происхождения, грубоватые и недалекие, по крайней мере знали грамоту. Книг было мало, а в письмах обычно содержались дурные вести, так что никто не торопил священников с их чтением. Однако Алехандро де ла Вега отлично понимал пользу образования и вел отчаянную борьбу за то, чтобы выписать из Мехико учителей. Тогда Лос-Анхелес уже не был бы просто городишком о трех улицах; он превратился бы в настоящий торговый и культурный центр. Столица была слишком далеко, так что и многие административные вопросы решались в Лос-Анхелесе. За исключением военных и крупных помещиков, большинство населения поселка составляли метисы, и наличие образования позволило бы им хоть немного отличаться от индейцев. В поселке уже были арена для корриды и бордель, в котором трудились три метиски и одна пышнотелая мулатка из Панамы, которая брала с гостей вдвое больше, чем ее товарки. Ратуша одновременно служила зданием для судебных заседаний и театром, где обычно представлялись испанские оперетты, моралистические драмы и патриотические действа. На площади Армас, где по вечерам прогуливалась под присмотром матерей холостая молодежь — юноши с одной стороны, девушки с другой, — построили ротонду для оркестра. Гостиницы еще не было; до появления первого постоялого двора оставалось десять лет. Путешественники находили кров в богатых домах, хозяева которых никому не отказывали в своем гостеприимстве; чтобы упрочить торжество прогресса, Алехандро хотел основать еще и школу, но никто не разделял его рвения. Алькальду пришлось построить первую в провинции школу на собственные деньги.
Школа открылась как раз тогда, когда Диего исполнилось девять лет, и падре Мендоса объявил, что научил его всему, что знал сам, за исключением церковных обрядов и экзорцизма. Новая школа представляла собой темный и пыльный, словно карцер, барак, расположенный на углу главной площади. В классной комнате стояла дюжина железных скамеек. На почетном месте, у доски, висел хлыст с семью хвостами. Учитель оказался из тех ничтожных людишек, которых малейшая капля власти делает жестокими бестиями. Диего имел несчастье быть одним из его первых учеников, вместе с горсткой других мальчишек, отпрысков знатнейших семей поселка. Бернардо учиться не позволили, несмотря на мольбы Диего. Алехандро де ла Вегу восхищала тяга мальчика к знаниям, но учитель заявил, что тотчас же попросит расчет, если порог «приличного учебного заведения» перешагнет хоть один индеец. Диего учился прилежно, не из страха перед наказанием, а для того, чтобы передать полученные знания Бернардо.
Среди учеников был один по имени Гарсия, сын испанского солдата и хозяйки таверны, мальчик без особых способностей, жирный, с плоскими ступнями и глуповатой улыбкой, излюбленная жертва учителя и других учеников, которые мучили его непрерывно. Диего, не способный закрыть глаза на такую несправедливость, вступился за толстяка, чем заслужил его собачью преданность.
Из-за работы в поле и миссионерских обязанностей у падре Мендосы не доходили руки поправить поврежденный во время восстания потолок. Тогда индейцев остановил взрыв, который потряс здание до самого фундамента. Всякий раз, вознося гостию, чтобы пресуществить ее во время мессы, священник с тревогой глядел на шаткие балки и говорил себе, что их надо починить, пока не случилось беды, но тут же принимался за другие дела и забывал о своем намерении до следующей мессы. Тем временем термиты постепенно пожирали дерево, и наконец произошло то, чего боялся падре Мендоса. По счастью, большого количества жертв удалось избежать. Это случилось во время одного из многочисленных землетрясений, привычных для края, в котором даже главная река называлась Хесус-де-Лос-Темблорес[10]. Потолок обрушился на одного только падре Альвеара, клирика, который приехал из Перу, чтобы побывать в миссии Сан-Габриэль. Прибежавшие на грохот неофиты тотчас же принялись раскапывать несчастного. Большая балка придавила священника, словно таракана. Перуанцу по всему полагалось отправиться на небеса, ведь он пробыл под обломками слишком долго и почти истек кровью. Однако Бог, по словам падре Мендосы, сотворил чудо, и, когда пострадавшего наконец извлекли из развалин, он все еще дышал. Падре Мендосе хватило одного взгляда, чтобы понять, что его скудные познания в медицине не помогут спасти раненого, даже при поддержке божественного провидения. Он немедленно отправил одного из жителей миссии на поиски Белой Совы. За эти годы падре не раз убеждался в том, что индейцы не зря почитают эту мудрую женщину.