В тот же вечер Томас де Ромеу принял в своем доме Рафаэля Монкаду, который уже оправился от потери крови и, как говорилось в его кратком послании, мечтал лично выразить свое почтение Хулиане. Утром лакей доставил букет для Хулианы и коробку миндальной халвы для Исабель — скромные, но изящные знаки внимания, по достоинству оцененные Томасом. Монкада, как всегда элегантный, опирался на трость. Томас принял гостя в главном зале, где по такому случаю навели блеск, предложил ему хереса и в сотый раз поблагодарил его за спасение дочерей. Тотчас же послали за девушками. Хулиана, одетая скромно, будто монашка, была спокойна и решительна. Исабель, с горящими глазами и насмешливой ухмылкой на губах, держала сестру под руку так крепко, словно боялась, что та убежит. Рафаэль Монкада заметил бледность Хулианы и решил, что это от волнения.
— Что ж, учитывая, сколько вам пришлось вынести… — начал он, но тут девушка перебила его и дрожащим голосом, но с железной решимостью заявила, что скорее умрет, чем станет его женой.
Получив от Хулианы окончательный отказ, Рафаэль Монкада с трудом сдержал ярость и заставил себя учтиво проститься с семьей де Ромеу. Прожив на свете двадцать семь лет, он сталкивался порой с незначительными препятствиями, но еще ни разу не проигрывал. Признавать себя побежденным Монкада не собирался, ибо не все еще было потеряно, в его распоряжении оставались испытанные средства: положение в обществе, деньги и связи. Молодой человек подавил желание расспросить Хулиану о причинах отказа, он понимал, что выбрал неверную стратегию. Девушка явно что-то заподозрила, и Рафаэль не стал подвергать себя риску разоблачения. Что ж, рассказать Хулиане правду о нападении в проулке мог только один человек: Пелайо. Монкада не думал, что цыган осмелился бы предать его, ничего не выиграв от этого предательства, скорее он проболтался по неосторожности. В этом городе никому не удавалось долго хранить секреты; слуги распространяли информацию куда быстрее, чем французские шпионские сети. Довольно было одного беспечно оброненного слова, чтобы слухи дошли до Хулианы. Монкада предпочитал нанимать цыган, поскольку они были кочевниками, не задерживались долго на одном месте, не общались с иноплеменниками, почти не имели в Барселоне друзей и знакомых и потому могли сохранить тайну. Потеряв связь с Пелайо во время путешествия, Монкада вздохнул с облегчением. От этого народа ему становилось не по себе. Рафаэль собирался начать жизнь с чистого листа, позабыть о прошлых грехах и навсегда порвать с темным миром злодейства и корысти, но не прошло и нескольких дней, как он понял, что заблуждался. Когда Хулиана попросила еще две недели, чтобы обдумать предложение руки и сердца, Монкада впал в отчаяние, прежде не свойственное ему, человеку, привыкшему справляться с демонами в собственной душе. Он несколько раз писал Хулиане из-за моря, но она оставила его письма без ответа. Монкада принял ее молчание за проявление робости, вполне естественной для девушки, которая оставалась незамужней, когда многие ее сверстницы уже успели стать матерями. Рафаэль считал подобное целомудрие несомненным достоинством: ведь именно из таких девиц получались послушные жены. Однако промедление девушки поколебало уверенность Монкады, и он решил поторопить события. Пришлось бы кстати романтическое приключение, совсем как в обожаемых Хулианой романах, однако ждать, когда подвернется подходящий случай, Рафаэль не собирался. Ему предстояло совершить подвиг, не причинив никому вреда, — например, спасти от грабителей даму, которой совершенно случайно может оказаться Хулиана. Разумеется, молодой человек не счел нужным делиться такими соображениями с Пелайо, он просто отдал цыгану распоряжение, а тот превосходно с ним справился. Сцена в проулке оказалась короче, чем было задумано, потому что актеры разбежались, как только взяли в толк, что Монкада орудует шпагой по-настоящему. Это обстоятельство не позволило благородному кабальеро предстать во всем блеске, и потому, когда Пелайо пришел за своим вознаграждением, Монкада сильно урезал его жалованье. Поторговавшись, Пелайо уступил, но у Рафаэля все же остался неприятный осадок; этот человек знал слишком много и при случае мог выдать его. Разумеется, никто не придал бы особого значения свидетельству цыгана. И все же с Пелайо стоило разобраться, а заодно и со всем его племенем.
Бернардо отлично знал разрушительную силу сплетен, которых так боялись люди круга Монкады. Умение хранить чужие тайны, вид благородного туземца и готовность прийти на помощь сделали его желанным гостем на рынке и в порту, в ремесленных кварталах, среди кучеров, лакеев и служанок в богатых домах. В удивительной памяти Бернардо дожидались своего часа самые разные сведения, разложенные по ячейкам, как в гигантском архиве. С Жоанетом, одним из лакеев Монкады, Бернардо познакомился во дворе дома Эулалии де Кальис в ту ночь, когда Рафаэль хотел избить его своей тростью. Однако в архив индейца эта ночь попала вовсе не из-за трепки, которую задал ему кабальеро, а из-за нападения на графа Орлова. Бернардо старался поддерживать знакомство с Жоанетом, чтобы не упускать из вида Монкаду. Слуга не отличался сообразительностью и терпеть не мог дикарей, но для Бернардо делал исключение, поскольку тот умел слушать и к тому же был крещен.