Молодые люди вернулись в миссию на рассвете, и Диего впервые с момента высадки на берег ощутил страшную усталость. Он упал на кровать и проспал до следующего утра, когда Бернардо разбудил его, чтобы сказать, что лошади готовы. Это Бернардо решил отправиться к Тойпурнии и просить ее помочь Алехандро. Падре Мендоса на рассвете уехал в Лос-Анхелес, однако Нурия накормила молодых людей завтраком, состоящим из яичницы и риса с фасолью. Исабель вышла к столу с волосами, заплетенными в косу, в дорожной юбке и льняной блузке, вроде тех, что носили новообращенные, и заявила, что поедет с ними, чтобы познакомиться с матерью Диего и посмотреть настоящую индейскую деревню.
— Тогда и я поеду, — проворчала Нурия, которой совсем не нравилась идея тащиться на лошади за тридевять земель в селение дикарей.
— Нет. Ты нужна падре Мендосе. Мы скоро вернемся, — заявила Исабель, нежно целуя дуэнью.
Друзья выбрали лучших лошадей, которых можно было найти в миссии. Им предстояло скакать целый день и ночевать под открытым небом, чтобы на следующее утро достичь гор. Чтобы спастись от солдат, племя постоянно переходило с места на место, но Бернардо знал, где искать индейцев. Исабель, неплохая, но не слишком выносливая наездница, следовала за мужчинами без единой жалобы. Лишь когда путники устроили привал у ручья, чтобы съесть приготовленный Нурией полдник, девушка поняла, как сильно устала. Диего посмеивался над ее нетвердой походкой, а Бернардо предложил ей мазь из целебных трав, чтобы подлечить синяки.
На следующий день Бернардо обнаружил на деревьях знаки, которые указывали на близость племени; с их помощью индейцы сообщали своим собратьям, где их искать. Вскоре путникам повстречались двое обнаженных людей с раскрашенными телами, державшие наготове луки, но, узнав Бернардо, они опустили оружие. Стражники провели друзей к скрытому в чаще селению — кучке ветхих соломенных хижин, среди которых бродили худые собаки. В ответ на условный свист из хижин выбрались жители затерянного поселка, группа индейцев, оборванных и вовсе нагих. Диего с ужасом узнал среди них мать и бабку Белую Сову. Однако он тут же преодолел потрясение и бросился к родным. Юноша успел забыть, как бедно живут индейцы, но не забыл исходящего от бабушки запаха дыма и трав, который мгновенно проник в его душу, как и новый запах матери.
— Диего, как ты вырос… — прошептала мать.
Тойпурния говорила по-индейски, на языке, который Диего слышал в детстве и до сих пор не забыл. Между собой мать и сын говорили только на этом языке, прибегая к испанскому лишь по необходимости. Индейский был языком души, а испанский — языком разума. Мозолистые ладони индианки касались груди повзрослевшего сына, гладили его руки, ласкали, вспоминали, узнавали заново. Потом Диего бросился в объятия бабушки. Белая Сова внимательно оглядела уши внука, словно это был единственный надежный способ узнать его и ни с кем не спутать. Рассмеявшись, Диего подхватил старуху за талию и оторвал от земли. Она была легкой, как ребенок, но под лохмотьями и кроличьими шкурками скрывалось сильное и гибкое тело. Его бабка была совсем не так стара и слаба, как могло показаться с виду.
Бернардо не спускал глаз с Ночной Молнии и своего сына, смуглого крепыша пяти лет от роду, с шоколадными глазами и улыбкой, похожей на материнскую, вооруженного игрушечным луком с маленькими стрелами. Диего, который видел Ночную Молнию только в детстве, но знал о ней из мысленных посланий Бернардо и писем падре Мендосы, был поражен красотой девушки. Рядом с ней и сыном Бернардо становился другим человеком, совсем взрослым и мудрым.
Поздоровавшись с родными, Диего представил им Исабель, которая наблюдала за происходящим с приличного расстояния. Слушая рассказы Диего о матери и бабушке, она представляла их героинями эпических полотен, изображавших конкистадоров в сверкающих латах и полубогов в роскошных уборах из перьев. На самом деле худые оборванные женщины ничуть не походили на благородных индианок с картин, но нисколько не уступали им в благородстве. Исабель так и не смогла поговорить с Белой Совой, однако чуть позже ей представился случай поближе узнать Тойпурнию. У этой странной и мудрой женщины было чему поучиться. Исабель поняла, что хотела бы походить на индианку. Их симпатия была взаимной, Тойпурнии пришлась по душе юная испанка с раскосыми глазами. Женщина смогла разглядеть в ней то, чего не видели другие.
В племени было много детей, женщин и стариков, но оставалось только пять охотников, да и те рисковали попасть под пули белых. Порой голод заставлял индейцев воровать скот, но за это полагались плети, иногда даже виселица. Туземцы все чаще нанимались к белым плантаторам, но племя Белой Совы дорожило свободой, несмотря на все тяготы и опасности. Репутация шаманок и целительниц, которой пользовались женщины племени, защищала его от набегов соседей. Чужаки приходили к Белой Сове за советом или целебным снадобьем, расплачиваясь едой и шкурами. Племя выжило, но, с тех пор как Монкада и Алькасар начали охоту на молодых индейцев, ему приходилось все время перебираться с места на место. Кочевая жизнь заставила индейцев отказаться от идеи выращивать маис, и теперь они питались фруктами, грибами, рыбой и дичью, если удавалось что-нибудь поймать.
Бернардо и Ночная Молния подарили Диего вороного коня с огромными умными глазами. Это был Торнадо, оставшийся без матери жеребенок, которого Бернардо нашел во время обряда инициации семь лет назад, а Ночная Молния выкормила и обучила. Это был великолепный скакун и прекрасный товарищ. Диего приласкал бархатные ноздри вороного, запустил пальцы в роскошную гриву.
— Мы тебя спрячем, Торнадо. Ты предназначен для Зорро, — сказал юноша, а конь тихонько заржал в ответ и тряхнул хвостом.
Поужинали жареным енотом и пойманными в силки птичками. Утомленная Исабель завернулась в плащ и заснула у костра. Диего рассказал матери о несчастье, постигшем Алехандро де ла Вегу. Тойпурния призналась, что любит мужа и скучает по нему, но остаться с ним она не могла. Она предпочитала полную тягот кочевую жизнь золотой клетке. Выросшая на свободе, Тойпурния не сумела привыкнуть к жизни в четырех стенах, лицемерным обычаям, неудобной европейской одежде, необходимости посещать церковь. С годами Алехандро становился все более суровым и непримиримым. Любовный пыл угас, у супругов было слишком мало общего, а когда их единственный сын покинул дом, и вовсе ничего не осталось. И все же тронутая судьбой мужа индианка согласилась помочь вызволить его из тюрьмы и спрятать беглеца. Тойпурния знала каждую тропинку необъятной Калифорнии. Она подтвердила догадки падре Мендосы относительно темных делишек Монкады.