— Похитили? У тебя?
— Это было очень, очень давно, Хавлат. Их убили. Да, нас можно уничтожить. Но такие, как ты, никогда не смогут узнать, как это сделать.
Хавлат вздрогнул:
— Кое-что и мне известно, Куршахас. Солнечный свет, некоторые магические ритуалы…
— Ты против меня бессилен,— прошипел Куршахас. — Я знаю тебя. Ты принадлежишь мне. Много лун назад ты продал себя мне, приняв участие в обрядах Семрога.— Повернувшись на каблуках, Куршахас шагнул к двери, но затем снова повернулся.— Дневное создание,— медленно проговорил он,— ты для меня не более чем призрак. Ты и твоя раса — детишки. Дети, которые дряхлеют и умирают, так ничего и не узнав — ни мудрости, ни сути вещей. Вы страшитесь смерти, вы не умеете жить. Дурачье! Вы проходите, как дождь, Хавлат. Пришли и ушли, и ты и твои людишки… А мы, кто живет в гробах и могилах, прячется в тени, беседует с демонами, мы смеемся над вами и пожираем вас. И лишь избранных приобщаем к своим тайнам.
С этими словами Куршахас исчез — быстро и бесшумно, как тень.
Хавлат остался наедине с «вечерней тьмой, и дождем, и холодом…
…Он думал, как уничтожить Куршахаса.
Дождь утихал, хотя ветер все еще выл, носясь по полям за воротами города. До слуха Сэндаса долетал лишь бесконечный шорох капель, стекавших с широких листьев и стучавших по озеру, по кустам, камням и упавшим стволам.
И вот наконец на мощеной дороге, ведущей от ворот, зазвучали шаги. Сэндас выпрямился и покрепче сжал рукоять меча.
Две женщины, одетые в серые плащи, приближались к тому месту, где ждал Сэндас…
Он глубоко вздохнул. Шаги, приближались. Ветер шумел в листьях. В сером свете луны
Сэндас уже мог различить лица.
Она заснула! Задери демоны Митру и всех богов за то, что не помешали ей заснуть! Вроде бы и день-то был нетрудным…
Соня ускорила шаги. До северо-западных ворот еще идти и идти, а храмовые гонги по всему Аренджуну уже возвещали полночь.
Как же она могла так расслабиться?!
Она и выпила-то всего полкубка легкого вина, затем, чтобы дать отдых ногам, прилегла, но сна-то ни в одном глазу не было…
Соня все еще чувствовала себя усталой, разбитой, слегка одуревшей. Может, что-то было в ее вине? Или Алинор наслала забытье? Или Куршахас?
Она побежала, расплескивая лужи.
Задери демоны всех богов! И Сэндаса тоже. За его дурость!
— Лейра,— нахмурилась Алинор,— я не чувствую здесь какой-либо магии. Но все же что-то здесь не так…
— Алинор!
Она обернулась — глаза полыхнули желтым светом, а плащ взвихрился, как тень, пытавшаяся поймать лунный свет.
Лейра, взвизгнув, отпрыгнула в сторону.
— Сэндас! — невольно вскрикнула она.
Алинор зашипела. Сэндас взмахнул мечом:
— Ведьма! Получи за то, что предала меня!
Алинор легко ускользнула от клинка. Резко вскинув руку и указав пальцем на коринфянина, она прокричала несколько слов на странном языке. В тот же миг ее рука засветилась, как раскаленное добела железо. Сэндас снова поднял меч для нового удара, но ведьма сделала едва уловимый жест, и…
Сэндас завопил.
Лейра упала на землю, сжалась в комок и тоненько заскулила от страха, отказываясь верить в то, что видела собственными глазами.
Алинор громко зашипела, и из ее кулака в грудь коринфянина ударил белый луч. Клинок вылетел из ослабевших пальцев.
Рухнув на бок, Сэндас перекатился на спину. Не помня себя от боли, он разорвал на груди рубашку, резко выгнулся, обмяк и застыл, устремив последний взгляд уже мертвых глаз в бездонное ночное небо.
Алинор обернулась к Лейре:
— Ты! Ты знала обо всем! Мерзавка! Ты хотела моей смерти?!
Лейра завизжала на немыслимо высокой ноте и, не спуская глаз с хозяйки, начала, пятясь, отползать от нее.
Жадно вдыхая влажный полуночный воздух, Соня бегом проскочила ворота, оставив позади тусклые огни города, и, спотыкаясь, понеслась по неровно вымощенной дороге.
Впереди показалась роща. Соня побежала быстрее. Сердце едва не выпрыгивало из груди, ноги одеревенели, влажные волосы хлестали по лицу, глаза болели.
Вот они! Две фигуры в плащах — одна на земле. Но где же Сэндас? Неужели она его убила?
На бегу Соня выхватила меч, и в тот же миг вопль Лейры вознесся к небесам.
— Алинор! — рявкнула Соня.
Ведьма обернулась.
— Ты! — взвизгнула она, поднимая руку.
Соня бездумно отпрыгнула в сторону, когда рука Алинор засветилась, выхватила из кошеля талисман и подняла его вверх…
Он засиял в лунном свете как, раскаленный уголек, и осветил лицо Алинор, грудь, руки…
Ведьма, зашипев, отступила.
— Вставай! — крикнула Соня, подбегая к Лейре.— Живо, поднимайся на ноги!
Талисман все еще сиял, высвечивая искаженное ненавистью и страхом лицо Алинор.
— Отдай его… — зарычала колдунья.
— Лейра, спрячься за меня! Быстро!
— Он мой! Мой! — кричала Алинор, жмурясь и отступая еще на шаг, и еще.
— Лейра. быстрее! Уходим отсюда! Я за тобой!
Алинор, споткнувшись, упала на траву, по-прежнему прикрывая глаза.
— Тебе больно? — злорадно спросила Соня.— Помни, ведьма, талисман теперь у меня, и я умею им пользоваться! — Она мельком взглянула на Лейру.— Беги, девушка!
Лейра всхлипнула:
— Соня, я…
— Молчи! Не останавливайся! — И она тоже начала отступать.
Алинор исчезла во тьме, когда свет талисмана отдалился от нее, и только желтые глаза светились, словно у хищника. Затем и это свечение исчезло.
Наконец, когда они почти добежали до ворот, когда роща скрылась из виду, Соня положила талисман в кошель, сунула меч в ножны и схватила Лейру за руку.
— Теперь пошли, быстрее! Ко мне. Она попытается найти нас, и я не знаю, сколько у нас времени…
Чост с пятью друзьями через окно забрался в комнату Сони вскоре после полуночи. На столе было полно снеди: вино, сыр, хлеб и тонкие, крошечные кусочки хрустящего теста с медом,— так что и Чост, и Стифа, и все остальные сумели утолить голод.
Они не стали зажигать свет, но, пока набивали животы, решили, что до возвращения Сони не уйдут, чтобы она не подумала, что ее обчистили уличные воришки. Насытившись, они уселись на полу возле окна, где было немного светлее, и начали обсуждать дневные похождения. Вскоре лунный свет пропал, но, подумав, что ночное светило закрыли тучи, с самого утра кружившие над городом, никто не обратил на это внимания.
Двое парней неожиданно громко зевнули.
— Что-то спать хочется… — пробормотал Чост.
Он посмотрел в окно, и ему показалось, что одна из черных грозовых туч медленно вплыла в комнату и остановилась на расстоянии вытянутой руки от него и его спутников. Но это почему-то совсем не испугало, а лишь слегка удивило Чоста.
Мальчики один за другим засыпали, и в этом не было ничего странного, ведь за долгий день все очень устали, да и ужин для них, привыкших к постоянному голоду и лишениям, оказался весьма плотным.
Черный туман зашипел, и в нем вспыхнули два желтых огня, затем вдруг показалась рука, которая становилась все плотнее и плотнее. Чост равнодушно взглянул на нее, свернулся клубочком и задремал.
Соня ничего не заподозрила, когда поднималась с Лейрой к своей комнате, не ощутила никаких странных запахов, не слышала криков, не почуяла смертельной опасности.
Открывая дверь, она все еще думала о встрече с Алинор и о том, что ждет их грядущим днем, и вдруг увидела Куршахаса, стоявшего у окна. Он держал в руках мальчика, голова которого была откинута назад, а глаза, подернутые пеленой смерти, открыты, с горла на пол капала кровь. Куршахас поднял на Соню желтые глаза, и она резко остановилась на пороге.
— Во имя Эрлика! — задохнулась она.
Куршахас зашипел, уронил жертву, и окостеневший труп, белый, бескровный, с глухим стуком упал, но и это не пробудило его товарищей.