ПЕРВЫЙ РАЗ Я УВИДЕЛ
ИНОСТРАННОЕ СУДНО
Первый раз я увидел иностранное судно. Даже не одно. И среди них — угольщик «Вагланд».
Этот «Вагланд» должен был нас ждать уже в Диксоне. Там мы перегрузили бы с него уголь и пошли дальше.
А он стоял под боком у ледокола «Ленин», и уголь грузили не к нам, а на ледокол.
Хуже и грязнее калош, чем эти иностранные суда в проливе, трудно было придумать.
На палубах у них никого не было. Лишь однажды к борту «Вагланда» вышел человек с помойным ведром и выплеснул содержимое в воду.
Оказывается, иностранные компании специально снаряжали в Арктику такие суда. Если бы судно затонуло — за него дали бы страховую премию. От многих состарившихся судов так и избавлялись владельцы.
Профессор Визе рассказывал, что с Седовым был случай еще хуже.
Когда Седов впервые в жизни стал капитаном и возил на потрепанном пароходе керосин по Черному морю, владелец парохода потребовал, чтобы Седов посадил судно на камни около берега.
— Получите десять процентов страховки, — пообещал владелец капитану Седову.
Седов вышвырнул владельца с капитанского мостика, и за это владелец немедленно уволил несговорчивого капитана.
Через месяц этот пароход благополучно затонул, команда спаслась, а владелец получил страховую премию.
Поэтому здесь, в Арктике, нужна особая осторожность, чтобы без аварий провести в порт иностранные корабли.
Наш «Сибиряков» встал около «Ленина», и мы стали переговариваться по радио.
С «Ленина» сказали, что несколько дней назад их самолет летал на ледовую разведку и обнаружил ледяное поле в 150 километров. Сто километров были легкими — лед уже обтаял, зато пятьдесят — непроходимыми.
Ледокол «Ленин» сам-то пробился бы сквозь эти льды, но он ведь должен был провести за собой все суда. А эти дряхлые кораблики уж затонули бы точно.
Поэтому флотилия пережидала в проливе, пока разойдутся льды Карского моря.
— Зачем же они наш уголь себе перегружают? — волновался капитан Воронин.
— Угля хватит и вам, — ответили с ледокола.
Мы встали на якорь. Отто Юльевич, капитан и профессор Визе поплыли на ледокол. Это был настоящий ледокол. Не сравнить его было с нашим — с грузовым пароходом ледокольного типа.
Мы и сидели у него где-то под бортом.
У нас все были в пиджаках да в ватниках, в кепках и ушанках, а там люди расхаживали по палубе 80 в морской форме, с белыми воротничками и роскошных фуражках.
И свет на палубе у них горел яркий, хотя ночи были светлые. У нас так электричество пока не зажигали.
В прошлые века поморы называли Новую Землю — Матка, а пролив — Шар. Поэтому в переводе с поморского языка Маточкин Щар — пролив Новой Земли.
Русские люди стали плавать на Новую Землю и Шпицберген так давно, что имена первых мореходов никто не помнит.
Когда бы ни высаживались на эти берега рыбаки и охотники за морским зверем, они всегда находили там старые избы, построенные из прибитого волнами леса, большие деревянные кресты, следы еще более раннего посещения.
Если бы русские северные люди рассказывали о своих географических открытиях письменно, составляли бы карты — Великий северный морской путь был бы изучен раньше.
Отважные промышленники, новгородские ушкуйники-зверобои были неграмотны, хотя и умели ориентироваться по звездам. Открытия их редко передавались другим людям, чаще они хранились в тайне, а тайны умирали вместе с владельцами. И новые поколения снова, как впервые, пробивали себе пути на Грумант — так называли русские люди Шпицберген, на Новую Землю. Они дивились древним полуистлевшим избам на неведомых берегах, читали надписи на почерневших крестах.
В XVII веке северное мореплавание стало сокращаться. Появились новые пути в Сибирь «по суху», через Урал, а не через опасное Карское море. К тому же правительство стало посылать стражу, которая должна была собирать пошлину с торговых людей и промышленников. Эта стража так лихоимствовала, что и торговать и промышлять зверя становилось невыгодно.
Иногда географические открытия вовсе забывались. Например, на картах, изданных Петербургской академией наук в 1737 году, Новая Земля соединялась с материком и была обыкновенным полуостровом. Хотя береговые люди за семьсот лет раньше знали, что Новая Земля с материком никак не соединяется.
Первым человеком в России, который стал снаряжать экспедицию по Северному морскому пути в Индию, был Петр Первый. Это было в последние недели жизни Петра. Петр не успел ее снарядить.
Ломоносов всю жизнь мечтал о северной морской экспедиции. Гидрография, география северных морей были его любимыми науками».
1 октября 1763 года Михаил Васильевич Ломоносов вручил будущему царю, а в то время генерал-адмиралу русского флота, девятилетнему Павлу Петровичу, свой труд «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию».
Записку Ломоносова изучили, и 25 мая 1764 года экспедиция начала снаряжаться. Во главе ее стал будущий знаменитый адмирал Василий Яковлевич Чичагов.
— так писал в те годы Ломоносов.
Для Чичагова Ломоносов составил подробные инструкции, просил делать побольше научных исследований. Он сам следил за снаряжением каждого судна, учитывал любую мелочь. До выхода экспедиции он не дожил месяц.
Чичагов отплыл из Архангельска 20 мая 1765 года. Его экспедиции не везло. Два года подряд Чичагов пытался пробиться сквозь льды к Шпицбергену, но льды не пускали его. Экспедиция была вынуждена вернуться в Архангельск.
В 1768 году на Новую Землю отправилось трехмачтовое судно «Кочмара» под командой лейтенанта Размыслова.
Он должен был исследовать пролив Маточкин Шар и «оной пролив с частями земли, которую видеть можете, положить на карту». В случае удачи ему поручалось пройти через пролив в Карское море, потом в устье Оби и проложить путь в Северную Америку.
Судно, которое дали Размыслову, оказалось дряхлым и неходким. Течи заделывали смесью глины со сгнившей морской травой. Такие суда называли плавучими гробами.
Размыслов первый положил на карту пролив Маточкин Шар, измерил его глубину, исследовал окрестные берега.
Он оставил судно и плавал на гребной лодке.
10 сентября 1768 года, пройдя весь пролив, он поднялся на самую крайнюю высокую гору. Насколько было видно вперед, все Карское море было свободно ото льда, по нему можно было плыть в устье Оби, а может быть, дальше, к Аляске.
Но кочмара была не пригодна для дальнего плавания. Размыслов повернул обратно.
Экспедиция зазимовала. Люди Размыслова поселились на берегу в избе, которую построил для них неизвестный зверобой. Другую избу они поставили сами.
Зима была лютой. Часто налетали метели. Один человек заблудился в метель прямо около избы. Его прождали два дня, а потом исключили из списков, пометив возле фамилии: «Погиб без похорон».
Избы были старательно законопачены, и люди не покидали их по нескольку недель, теснясь в маленьких комнатках с низкими потолками. Многие заболели цингой.
За время зимовки Размыслов потерял от болезней половину своей команды.
Прошло больше пятидесяти лет, и исследовать Новую Землю отправился талантливый моряк капитан-лейтенант граф Федор Павлович Литке. До этого он уже успел сходить в кругосветное плавание.
Литке был образованным человеком, он хорошо подготовился к научным исследованиям. Но ему не везло. Четыре навигации подряд льды преграждали путь его бригу на север. Поэтому северные берега Новой Земли остались неисследованными. Зато на западных берегах он проводил астрономические и геодезические работы. Впервые в Северном Ледовитом океане были сделаны магнитные наблюдения.