Вдруг меня позвал Шмидт.
— Посмотрите, Петя, своим орлиным взглядом, нет ли там впереди высокой мачты?
А я и так смотрел вовсю. Но впереди был только туман.
Мы смотрели минут двадцать все втроем, а с мостика еще смотрел в свой сорокакратный бинокль-пушку капитан Воронин.
— Пора бы знаку на острове показаться, — сказал он. — Я думаю, минут через пять увидим.
— Да вон же мачта, смотрите прямо по курсу, — сказал вдруг профессор Визе.
— Вижу, теперь и я вижу, — отозвался Отто Юльевич.
А я не видел, сколько ни смотрел. Но чтобы не показаться слепым, тоже сказал:
— Да-да, точно, высокая радиомачта.
— Петя, вы не туда смотрите, — засмеялся Отто Юльевич, — там ее нет, надо смотреть вправо.
Я повернулся правей и увидел.
Тонкая, она маячила, выдвигаясь из тумана.
Я-то ожидал увидеть высокую, как говорил профессор Визе.
— Она действительно самая высокая из всех полярных мачт, — сказал Визе, как будто подслушал мои мысли, — сто десять метров — не шуточки.
— Вы заметили, мы прошли почти точно по курсу Норденшельда, когда он плыл в 1875 году? — спросил Отто Юльевич. — Тогда он был первым, а сейчас этот путь уже освоен.
Но путь был все-таки еще не очень освоен, так как глубину пролива мы не знали. И никто до нас не знал.
Поэтому ледокол шел медленно.
По сторонам были мелкие скалистые островки, окутанные пеной. Иногда на них росли хлипкие кустики. Незаметное волнение стихло, и вода стала ровной.
Остров Диксон не был уже маленькой точкой, а занимал почти весь горизонт.
С ледокола постоянно бросали ручной лот, измеряли глубину и записывали, чтобы потом нанести на все карты мира.
Зато после нас путь будет освоен окончательно.
КАК ХОРОШО.
Как хорошо прыгнуть на твердую землю!
В голове все еще было кружение волн, и даже на твердой земле иногда слегка покачивало.
Правда, земля была не совсем твердая. Там, где мы высадились, она была болотистая.
Кругом — холмы, мох и лишайники.
Радиостанция находилась в километрах шести. Ее построили еще в 1915 году, во время экспедиции адмирала Вилькицкого.
А совсем рядом стояли домишки зверобоев. В этих домишках зверобои жили только летом. Охотились на белух.
Отто Юльевич поплыл на шлюпке к метеостанции, а мы пошли к зверобоям.
Вокруг домишек валялись грязно-желтые кости. Некоторые кости были с меня ростом. Нас встретил старик.
— Откудова такие? — спросил он.
— Из Архангельска, с «Сибирякова», — ответили мы.
— Значит, зверя бить не будете?
— Нет, мы с научными целями, — сказал я.
— С научными — это хорошо. Я было подумал, тоже за зверем пришли, наши доходы отнимать..
У зверобоев в бараке лежал больной человек. И доктор Лимчер отправился его лечить.
ВОТ УЖ Я НЕ ДУМАЛ
Вот уж я не думал, что здесь, в стылом краю, можно разводить коров и кур.
А на метеостанции в Диксоне была своя корова.
Кругом росла низкая, но густая трава. Корова ею и питалась.
Зимовщики разводили собак.
По свистку собаки выскакивали из своих бу-док* рослые и лохматые, лязгали цепями и хрипло лаяли.
Зимовщиков сейчас на Диксоне было вдвое больше обычного. Те, что жили в прошлые годы, и те, что приехали их сменить.
И только одного, очень нужного нам человека, на метеостанции не было. Повара.
— Придется и дальше брандахлыстом кормиться, — сказал Муханов. — Отто Юльевич так надеялся списать здесь повара.
Дома метеостанции стояли на берегу залива над обрывистым берегом. В центре была та самая мачта, которую мы разглядывали с ледокола.
На главном доме была прибита вывеска «СССР».
Зимовщики жили в длинном оштукатуренном доме.
В большой коридор выходили двери комнат. У каждого была своя комната.
В кают-компании стоял широкий стол, пианино, а на подоконниках росли комнатные цветы.
Нам принесли старую, затрепанную тетрадь. Уже семнадцать лет в этой тетради расписывались все почетные гости.
Здесь были и капитан Отто Свердруп, спутник Нансена, и Амундсен, и доктор Кушаков, участник экспедиции Седова.
Профессор Визе вместе с ним жил на судне два года. И говорил, что это до удивления неприятный тип. В тетради он записал себя основателем поселка, коллежским асессором Кушаковым.
И подпись Урванцева мы тут нашли.
Потом Отто Юльевич наткнулся на подпись помощника туруханского пристава Новицкого.
— Ей-богу, не я, — сказал наш фотограф Новицкий, когда ему смеясь показали эту запись в тетради.
Потом мы съездили к могиле матроса Тессема.
Эта трагедия одна из неразгаданных в истории Арктики.
В 1918 году из Норвегии вышла шхуна «Мод» под командой Роальда Амундсена. Амундсен — знаменитый полярный исследователь. Он сумел добраться до Южного полюса, руководил другими опасными экспедициями.
Амундсен собирался повторить маршрут Нансена. Только он надеялся забраться севернее, чтобы его наверняка уже вынесло течением к полюсу.
Но ему не везло. Там, где «Фрам» Нансена проходил легко, «Мод» задерживалась во льдах. Наконец пришлось встать на зимовку недалеко от мыса Челюскин. Амундсен рассчитывал, что после зимовки ему все-таки удастся забраться далеко на север, вмерзнуть в большую льдину, чтобы течение дальше понесло его само. Он предполагал, что будет дрейфовать года три, поэтому после первой зимовки отправил двух матросов, Кнудсена и Тессема, на лыжах к острову Диксон. Матросы несли почту и записи научных наблюдений. У них было достаточно еды на время пути, теплая одежда, нарты. До метеостанции на Диксоне им надо было пройти пешком 900 километров.
Но ведь Нансен со спутником прошли по тяжелым торосам еще больше. А Кнудсен и Тессем были людьми крепкими.
Прощаясь с «Мод», они весело махали руками.
Но до Диксона они не дошли.
Тогда норвежское правительство снарядило судно для их розысков. Судно не сумело пройти через льды и вернулось обратно.
Матросов отправился искать Бегичев, раньше он участвовал в полярной экспедиции, был боцманом на судне.
Сначала Бегичев нашел на побережье консервную банку с запиской. Оба матроса сообщали, что живы-здоровы, имеют продовольствие на двадцать дней и идут дальше к Диксону. Потом Бегичев наткнулся на пустую брошенную нарту. Он шел все дальше по следам матросов, пока не увидел страшную находку. Вокруг бывшего костра валялось множество пустых консервных банок, стреляные гильзы и рукоятка от сломанного ножа. В углях же лежали полуобгоревшие человеческие кости и череп.
Никакой записки нигде поблизости Бегичев не нашел. Можно только догадываться о том, что произошло здесь, у костра.
Летом 1922 года геолог Урванцев, тот самый, который обследовал Таймыр, открыл месторождение полиметаллических руд и основал город Норильск, вместе с Бегичевым нашел тело второго матроса — Тессе ма. Тессем прошел почти все 900 километров, и дс метеостанции ему оставалось километра три.
Видимо, вконец истощенный, ослабевший, он упал, получил сотрясение мозга, не мог двигаться дальше и замерз рядом с жильем. Научные записи, почту, хронометр, золотые часы с его выгравированным именем, компас нашли тут же.
Он не бросил их до конца пути.
На месте гибели Тессема поставили деревянный крест, сделанный из больших плавниковых бревен.
Отто Юльевич долго стоял у креста, сняв шапку.
ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ