И правда, мы потом волокли это мясо к шлюпке вдесятером.
— Обидно повару его отдавать, — тихо сказал профессор Визе Отто Юльевичу.
— Повара я все-таки решил списать, — также тихо ответил Отто Юльевич. — Попробую уговорить кого-нибудь из наших.
И тут они оба вдруг покосились на меня.
— Не предложить ли Пете?
Это услышали все кругом.
— Петю поваром, Петю! — обрадовались все. — Веселый он парень!
— Да я же не умею!
— Хуже все равно не сваришь.
— Вы подумайте, Петя.
— Да что тут думать. Издайте, Отто Юльевич, приказ, и конец, — посоветовал корреспондент Громов.
— Да не умею же я ничего варить! — закричал я. — Картошку в мундире и яйца вкрутую.
— В самом деле, — спас меня Муханов. — Где же ему было научиться, когда он в общежитии всю сознательную жизнь провел.
— Тогда придется просить кого-нибудь из команды.
ЕЩЕ В ТОТ ДЕНЬ
Еще в тот день, когда мы получили радиограмму от летчика Иванова, что он наконец вылетел из Архангельска, Кренкель принес и другую весть — самолет снова потерпел аварию и теперь уже в Белом море, но так, что ему удалось посадить самолет, и экипаж снова остался цел.
Все ходили расстроенные. Потому что у Диксона кончается путь известный, и начинаются самые трудности. Но Отто Юльевич и тут нашел утешение.
— Прекрасно! — сказал он. — Прекрасно, что хороший летчик Иванов не добрался до нас и остался жив.
— Отчего прекрасно? — удивлялись вокруг.
— Просто великолепно. Вы представьте, самолет все-таки при нас, а мы стоим где-то во льдах. Иванов вылетел на разведку и потерпел аварию. Это случилось бы обязательно. И что делать нам? Мы бы отправились на его розыски — и прощай все наши планы. Нет, это просто замечательно, что нас не будет связывать самолет.
— Отто Юльевич всегда найдет, чем утешить, — сказал мне Муханов. — А неделю назад сам ждал самолета.
Когда мы возвращались к Диксону с острова Свердрупа, все вышли на палубу. Надеялись увидеть «Вагланд» с углем. Но «Вагланд» так и не пришел.
— А вот это уже безобразие! — сказал Отто Юльевич. — У нас попросту воруют дни.
Вечером Кренкель всех обрадовал. «Вагланд» наконец приближался.
И точно — утром угольщик входил в бухту.
Его красная ватерлиния колыхалась высоко над водой. Пожилой человек стоял на капитанском мостике и курил трубку.
Капитан Воронин тоже поднялся на мостик. Он был в фуражке и надел даже белую рубашку с галстуком.
А когда угольщик приблизился к борту, наш капитан совсем нас удивил.
Он отдал честь и громко сказал по-английски:
— Приветствую вас, капитан. Сколько угля вы привезли?
Я не думал, что Воронин так хорошо знает английский.
Угольщик встал посередине между нами и «Русановым».
Отто Юльевич созвал короткое собрание.
— Грузчиков у нас нет, — сказал он. — Будем грузить сами. Разобьемся на бригады. Погрузим и сразу выходим.
Первой бригадой командовал старший штурман Хлебников. Второй — штурман Марков.
Полагалось перегрузить триста тонн. За шестнадцать часов. Четыре часа одна бригада, четыре — вторая. И снова первая.
— Не поднимем восемьдесят тонн зараз, — засомневался Хлебников, наш бригадир.
— Попробуем, — сказал Отто Юльевич.
Он тоже был в бригаде грузчиком.
Уголь насыпали в широкие корзины. Зацепляли лебедкой, переносили на наш борт, отцепляли и загружали в трюмы.
Через полчаса я понял, что корзины были очень даже тяжелыми.
Мы все делали бегом. Бегом оттаскивали уголь, бегом несли пустую корзину. Быстро ее зацепляли. Быстро она перелетала на «Вагланд».
Только отнес пустую, и тут уже полная.
— Вира помалу, — и корзину с углем поднимают с «Вагланда».
— Майна, — опускают ее на борт.
С другой стороны точно так же грузился «Русанов».
По палубе «Вагланда» бродили заспанные люди.
Капитан все курил трубку и с удивлением смотрел, как мы носимся с углем. Потом он показал на Отто Юльевича и спросил у наших:
— Я думал, на русских кораблях больше не плавают священники.
— Это наш начальник — Отто Юльевич Шмидт.
— А раньше он был священником? Завидую его бороде.
Вдруг штурман Хлебников скомандовал «стоп».
Уже кончились четыре часа.
Мы пошли отмываться в баню, а наши места заняла вторая бригада.
Мы погрузили восемьдесят три тонны — это вместо восьмидесяти.
А бригадир еще сомневался.
После еды я вышел на палубу и почувствовал, что расстояние до воды стало меньше. Это наш ледокол осел.
И уже третий трюм наполнился. Теперь уголь таскали на бак.
Многие из бригады решили часа два подремать.
А я пошел делать рисунки в стенную газету «За уголь».
Корреспонденты писали вовсю стихи и заметки.
Мы столько забрали угля, что под конец валили его на полубаке около скотного двора.
Коровы привыкли ко всему и грохота не пугались.
На другой день мы вышли из Диксона.
А повара Отто Юльевич оставил на острове.
Одного матроса он уговорил готовить, и утром мы в первый раз по-человечески ели.
Мы выходили из бухты, а следом за нами разворачивался «Русанов». Мы шли параллельными путями.
Снова начался дождь, стало качать.
Я лежал в каюте и думал о том, что через день-два меня ссадят так же, как повара. И прощай, ледокол.
Теперь я даже спрятаться не могу. Потому что все стали моими друзьями. Не буду же я их обманывать.
Мы шли в дожде и тумане, где-то слева от нас был остров Визе.
Профессор Визе открыл его однажды, сидя в кабинете.
Это случилось так.
28 июля 1912 года из Петербурга вышла паровая яхта «Св. Анна».
Капитаном и владельцем ее был двадцатисемилетний лейтенант Брусилов, ушедший в отпуск по «домашним обстоятельствам».
Богатый дядя генерал-лейтенант дал ему столько денег, сколько требовалось. На эти деньги Брусилов купил в Англии очень хороший корабль, который уже плавал в Арктике. Он приобрел запас продовольствия на полтора года.
У Брусилова были чисто спортивные цели. Он заранее говорил, что не собирается ничего исследовать, а просто хочет доказать всем, как легко при умении и опыте пройти из Петербурга в Тихий океан.
А Брусилов был человеком опытным. Он служил на флоте с девятнадцати лет, участвовал в войне с Японией, прошел несколько океанов, плавал на судах «Таймыр» и «Вайгач» вместе с адмиралом Вилькицким в Арктике.
И его штурман Альбанов был человеком опытным.
Но в октябре около Ямала судно попало в тяжелые льды, и его потянуло на север.
Зима на «Св. Анне» прошла тяжко. Больше всех болел сам Брусилов. К тому же у него был нервный, капризный характер.
Весной судну не удалось освободиться изо льдов. Его уносило все дальше от берега. Во время второй зимовки Брусилов поссорился со своим заместителем — штурманом Альбановым и отстранил его от работы.
На маленьком судне трудно жить годами вместе людям, даже если они уважают друг друга. Если же они в ссоре да еще вынуждены находиться в одном помещении несколько лет, жизнь становится невозможной.
И когда судно тащило мимо Земли Франца-Иосифа, штурман Альбанов решил покинуть борт «Св. Анны», хотя и понимал, что это безумная затея.
23 апреля 1914 года вместе с ним ушла почти вся команда — четырнадцать человек. Четырнадцать ослабленных болезнями и голодом людей, без собак, с плохим снаряжением и почти без продовольствия.
До берега было сто двадцать километров тяжелого пути. Через три дня трое повернули назад и погибли.