26 сентября тральщик радировал, что попытается к нам пробиться.
Это было маломощное судно, и во льдах оно идти не могло. Но капитан тральщика Косторубов увидел на пути к нам большую полынью.
А УТРОМ ВЕТЕР ПЕРЕМЕНИЛСЯ
А утром ветер переменился. Теперь он был попутным и дул все сильнее.
Он стал даже разгонять льды. Впереди появились большие разводья.
— Вот теперь можно испытать мою идею, — сказал Отто Юльевич и пошел к капитану.
Капитана Воронина мы мало видели в эти дни. Судно было теперь беспомощно, и капитан стал считать себя бесполезным человеком.
И вдруг минут через сорок они вошли в кают-компанию. Вдвоем: капитан и Отто Юльевич.
И оба улыбались.
— Свистать всех наверх! — сказал капитан.
И снова в его голосе мы услышали твердость.
— Будем ставить паруса.
Это и была идея Отто Юльевича.
Конечно, настоящих парусов у нас не было. Ни» кто не думал, что ледокольному пароходу придется когда-нибудь идти под парусами.
Но мачта у нас все-таки была. И был брезент, которым мы накрывали трюмы. Черный от угольной пыли брезент.
Капитан Воронин немало поплавал на парусных судах.
Под его руководством обычный брезент за несколько часов превратили в паруса.
— Поставить грот! — командовал капитан.
И мы, как матросы древнего парусника, бросались тянуть канаты, закрепляли их узлами.
Наш ледокол снова ожил.
Весь продымленный, под черными угольными парусами, он упорно полз к Берингову проливу. Наверно, со стороны это было странное зрелище.
На пути у нас время от времени появлялись большие льдины. Такие льдины раньше ледокол подминал под себя и шел, почти не сбавляя хода. Теперь они полностью останавливали судно.
Мы спускались вниз и волокли тяжелый якорь на длинном толстом канате. Этим якорем зацепляли льдину и включали паровую лебедку на корме.
Мы подтягивались к льдине, оттаскивали ее под корму и шли дальше.
От Берингова пролива к нам пробивался «Уссуриец».
Вечером мы видели ракеты, которые с него пускали.
В ответ мы зажгли большие факелы.
С «Уссурийца» радировали, что видят наши огни хорошо.
Мы надеялись, что утром встретимся.
Но утром «Уссурийца» нигде не было видно.
Оказывается, за ночь его оттащило назад, к Берингову проливу. Зря он так долго пробивался к нам.
Мы снова поставили паруса.
Рвали лед аммоналом. Таскались с якорем.
30 сентября утром мы были уже близко от мыса Дежнева. Всего 14 миль.
«Неужели нас опять потащит назад?» — думали все с тоской.
Мы уже слышали шум волн, бьющих о кромку льда.
Уже была видна черная, открытая вода.
Ледокол постоянно упирался в большие льдины.
Капитан хриплым голосом орал какие-то команды.
Мы едва слышали их, но все понимали и мгновенно бросались выполнять.
То спустить парус, то, наоборот, поднять.
То бегом на лед. С льдины на льдину.
И долбить, долбить быстрее, чтобы успеть, чтобы не задул обратный ветер.
Взрыв.
Льдина раскололась. Мы пошли дальше…
Опять уперлись. Эту льдину надо зацепить якорем.
Якорь больно ударял по ноге. Но до боли ли было! Только бы успеть!
Ледокол уже слегка покачивало.
И льдины покачивались тоже.
Вот осталась предпоследняя.
Капитан озверело кричал новые команды.
Мы обогнули последнюю льдину и вышли на чистую воду.
1 октября в 14 часов 45 минут наш ледокол «Сибиряков» под парусами вошел в Берингов пролив.
Мы были в Тихом океане.
Четыреста лет люди пытались пройти северо-восточным проходом. Одни гибли, и лишь счастливчики возвращались домой. Но за ними шли следующие.
И наконец появились мы. Мы прошли весь Великий северный морской путь за одну навигацию.
1 октября 1932 года Отто Юльевичу исполнился сорок один год.
Но в этот день он забыл о своем рождении — не до того было.
Вспомнил только на следующий день, но говорить постеснялся. Потому что огромная радость победы вытеснила маленький личный праздник.
НАС ТОРЖЕСТВЕННО ВСТРЕЧАЛИ
Нас торжественно встречали во всех портах, куда бы мы ни приходили. Даже в Японии, где «Сибирякову» поставили новый вал.
Из Владивостока мы разъезжались кто куда.
У всех были свои дела, свои земные заботы.
Через несколько месяцев в Москве я устроил выставку рисунков, которые сделал на ледоколе.
Теперь, когда я вспоминаю свою жизнь, мне порой кажется, что началась она с плавания на «Сибирякове», со знакомства с Отто Юльевичем Шмидтом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Все полярные экспедиции, не исключая нашей, в смысле достижения цели были неудачны, но если мы что-нибудь знаем о Ледовитом океане, то благодаря этим неудачным экспедициям».
«Без смелых попыток и без разумных пожертвований нельзя надеяться воевать с природой».
Свой следующий день рождения Отто Юльевич опять встречал во льдах.
Почти за сто лет до этого плавания подштурман российского флота Семен Челюскин первым из европейцев достиг самой северной точки Азиатского материка. В честь его этот мыс назвали мысом Челюскина.
В честь его назвали и пароход, который по заказу Советской страны построила Дания.
Пароход был шикарный.
Ковровые дорожки в коридорах, большие каюты с широкими окнами, мягкие кресла в кают-компании.
Но для плавания по северным морям он был приспособлен плохо. И капитан Воронин, и Отто Юльевич Шмидт сразу это поняли.
Почему же Отто Юльевич согласился взять для тяжелого плавания пароход, не ледокол, а как его быстро прозвали «водокол».
Тяжелые ледоколы удачно проламывались сквозь льды, но их топки пожирали за день десять грузовиков угля. «Сибирякову» дважды пришлось подкармливаться по дороге.
Обычный пароход мог забрать уголь на весь путь. А кроме того, он мог заполнить трюмы грузами для строящихся поселков. Поэтому от его плавания была практическая польза.
У «Челюскина», как тогда говорили, не было еще биографии. Он отправился в рейс сразу.
Мелкие поломки начались уже в Балтийском море, вскоре после выхода из Ленинграда.
А когда пароход попал в льды Карского моря, то сразу же полетели заклепки, разошлось несколько швов, и в корпусе судна появилась такая трещина, что люди передавали через нее друг другу рукавицы.
Все считали, что через трудные льды «Челюскин» проведут ледоколы.
Сначала так и было — «Челюскину» помог «Красин». Но потом у «Красина» сломался вал, а мощный ледорез «Литке» сам превратился в терпящее бедствие судно.
И «Челюскин» прошел весь путь самостоятельно.
4 ноября он был у мыса Дежнева, и до чистой воды оставалось полмили.
Она была рядом, чистая вода, и там могли плавать даже байдарки. Но дорогу к ней преграждало ледяное поле.
Люди закладывали такие порции взрывчатки, которые могли бы подбросить хорошую гору, — по сто двадцать килограммов зараз.