- Доброго здоровьица, Матрёна Яковлевна, - сказал.
- И тебе не хворать, Тимоша, - поприветствовала Матрёна одного из своих незадачливых женихов.
- Слыхала, нашу крепость хотят сделать станицей Оренбургского казачьего войска?
- Папенька сказывал, - кивнула женщина.
- А меня переводят. Не сегодня-завтра приказ придёт.
- Что ж, счастливого пути, - улыбнулась Матрёна и неожиданно спросила: - Почему бобылём ходишь, не женишься?
Казак усмехнулся:
- Да кому я рябой нужен?
Женщина вгляделась в тронутое оспой, но не потерявшее привлекательности лицо.
- Всё шутишь, всё такой же.
- Я-то такой же, а вот тебя, Матрёнка, как подменили. Ведь какой певуньей была, как на посиделках отплясывала. Помнишь, как в Купалову ночь с тобой вдвоём через костёр прыгали? А сейчас... Не больно весело тебе живётся.
- Нет, Тимоша, всё хорошо. Егорушка заказ большой получил, денежный.
- Да не о том ты... - Казак бросил повод, подошёл к Матрёне вплотную, взял её руки в свои и горячо заговорил: - Поехали со мной! Любить буду, жалеть! Ребятишек твоих, как родных приму! - Женщина собралась отнять руки, да на мгновенье замешкалась, казак, почувствовав нерешительность, усилил напор: - Поехали! Матрёнушка, любушка! На руках носить буду, пылинки сдувать!
С видимым сожалением Матрёна руки всё-таки отняла, ответила:
- Поздно. Не судьба. Прощай, Тимоша, - развернулась и ушла, не оглядываясь.
Направилась Матрёна к родительскому дому, сыновья постоянно у деда с бабкой крутились, да и сама она частенько гостевала у стариков. У крыльца замедлила шаг, заслышав за углом стук молотка и голоса своих отца и первенца. Подумала: «Сарай чинят». Прислушалась.
- Видишь, всякое дело сноровки требует, даже гвоздь при неумелых руках криво в доску войдёт, - учил дед. - Вот ты хочешь мастером по яшме стать, как папенька твой. Так знай: не всякий красоту яшмовую способен высмотреть, душу камня почувствовать, да на свет Божий явить...
Матрёна вздохнула тяжко, не деду, отцу бы сына наставлять, но Егорше всё недосуг. Вошла в избу и опустилась на лавку у окна. Мать пряла на новой прялке: ногой нажимала на педаль, вертелось деревянное колесо, наматывалась на бобину тонкая нить - шлёнка - с накрученным на неё ловкими руками ангорским пухом. Младший внук, не отрываясь, смотрел на бег колеса. Бабушка приговаривала:
- Вот спряду пряжу, свяжу платок пуховый твоей маменьке. Станет она у нас краше прежнего.
Матрёна не выдержала и запричитала:
- Ох, да пропади пропадом краса моя. Что ж за судьбинушка горькая.
Сынишка подбежал к матери и уткнулся в подол. Она посадила его на колени, прижала к груди. Встревоженная старуха, примотав нить, оставила прялку и подошла к дочери.
- Что с тобой, дитятко?
- Не нужна я Егорше и детки наши не нужны. Словно мимо пустого места ходит, холодный как его камень, как яшма его проклятущая! Хоть разок бы слово ласковое сказал. А ночью, как уснёт, всё зовёт басурманку свою. Во сне не меня, её обнимает! Ой, маменька, не могу я больше! - Матрёна зарыдала.
Мать подсела к ней, обняла и сама заплакала, заревел сынишка. Тут дед со старшим внуком вошёл.
- Матрёна, Глашенька, что стряслось-то? - спросил. Но женщины, как не слыхали. Старший внук тоже носом захлюпал потихоньку. В открытую плакать при деде забоялся, тот всегда говорил: «Слёзы лить не мужчинское дело». Старый вояка в растерянности пребывал не долго. Выкрикнул громко первые пришедшие на ум команды:
- Смирно! На плечо! - Подействовало. Все домочадцы плакать перестали, изумлённо уставившись на главу семейства. - Вот, другое дело, - произнёс тот и добавил: - А теперь сядем рядком, поговорим ладком. Но чтоб без этого, без рёву.
Выслушав дочь, почувствовал облегчение, всего-то, но виду не подал, спросил лишь:
- Любишь Егоршу?
- Люблю, люблю ирода, - Матрёна вновь собралась плакать, но под строгим отцовским взглядом передумала.
- А коль любишь, какой есть принимай. Егоршу нашего ангел крылом коснулся, дар особый передал. Таких мастеров - по пальцам перечесть. И как муж тебе разве плох? Не бьёт, чарку лишь по праздникам выпьет, денежку всю в дом. Вон я, небось, тоже не подарок, а ведь сколь лет вместе с твоей маменькой живём. Скажи, Глашенька.
- Да уж, по молодости много ты кровушки моей попил, соколик, - рассмеялась старуха, и спохватилась. - Что ж я сижу, обедать пора. А ну-ка, Матрёнушка, помоги на стол накрыть.
Женщины засуетились у печи. Старик подхватил младшего внука и подкинул пару раз вверх. Тот весело засмеялся.
Ну вот, другое дело, - повторил удовлетворённо дед.
Глава двенадцатая. Тамга