– Только не говори, что ты нашел решение проблемы.
– Думаю, нашел. Как минимум вариант.
Жеребкинс фыркнул.
– Честно? Дай угадаю. Обернуть айсберги? Или выстрелить в атмосферу линзами, преломляющими лучи? А как насчет заказного облачного покрова? Уже теплее?
– Нам всем уже теплее, – сказал Артемис. – В этом и состоит проблема. – Он поднял одной рукой голограмму Земли и закрутил ее, как баскетбольный мяч. – Все подобные решения могут сработать, правда, с некоторыми поправками. Но они требуют слишком значительного межгосударственного сотрудничества, а как нам хорошо известно, человеческие правительства не любят делиться игрушками. Возможно, лет через пятьдесят ситуация изменится, но будет поздно.
Командующий Виниайа всегда гордилась своей способностью правильно оценивать ситуацию, и сейчас интуиция грохотала у нее в ушах тихоокеанским прибоем. Настал исторический момент, даже воздух, казалось, наэлектризовался.
– Продолжай, человек, – произнесла она тихо, но властно. – Расскажи нам.
Артемис при помощи трехмерных перчаток выделил области оледенения и преобразовал массу льда в квадрат.
– Защитное покрытие ледников – великолепная идея, но даже если бы их топография была исключительно проста, то есть представляла собой плоский квадрат, нескольким армиям понадобилось бы полвека, чтобы справиться с такой задачей.
– Не знаю, не знаю, – возразил Жеребкинс. – По-моему, ваши лесорубы уничтожают тропические леса значительно быстрее.
– Балансирующие на грани закона действуют быстрее тех, кто законом связан, вот тут-то и вступаю я.
Жеребкинс закинул ногу на ногу – непростой трюк для сидящего на стуле кентавра.
– Говори же. Я весь внимание.
– Скажу. И буду признателен, если ты воздержишься от обычных воплей ужаса и недоверия, пока я не закончу. Когда каждую выдвинутую мной идею встречают возгласами, это очень утомляет и мешает считать слова.
– О боги! – воскликнул Жеребкинс. – С ума сойти.
Рэйн Виниайа бросила на кентавра предостерегающий взгляд.
– Кончай троллить, Жеребкинс. Я проделала слишком долгий путь ради этого, и у меня очень мерзнут уши.
– Может, мне стоит прижать кентавру одно из нервных сплетений, чтобы он замолчал? – предложила Элфи с едва заметной усмешкой. – На случай необходимости я изучила способы вывода из строя не только людей, но и кентавров. Если понадобится, могу одним пальцем или крепким карандашом вырубить любого из здесь присутствующих.
Жеребкинс был на восемьдесят процентов уверен в том, что Элфи блефует, но тем не менее прикрыл ладонями ганглии над ушами.
– Хорошо, молчу-молчу.
– Отлично. Продолжай, Артемис.
– Спасибо. Но держи свой крепкий карандаш наготове, капитан Малой. Думаю, кое-кто наверняка отнесется к моим словам со вполне понятным недоверием.
Элфи подмигнула, похлопав себя по карману.
– Простой карандаш два-эм идеально подходит для быстрого разрушения органа.
Элфи, конечно, шутила, но думала явно о другом. Артемис чувствовал, что ее замечания – лишь попытка скрыть тревогу. Он потер лоб большим и указательным пальцем, чтобы из-под руки незаметно взглянуть на своего давнего друга. Элфи хмурилась, а взгляд ее был полон беспокойства.
«Она знает, – понял Артемис, но что именно она знает, сказать не мог. – Она знает: что-то изменилось, даже числа обернулись против меня. Дважды два, то есть четыре подземных жителя сорвут все мои планы».
Затем Артемис обдумал последнюю фразу, и на миг ее бредовость стала для него настолько очевидной, что страх заворочался под ложечкой, будто огромный питон.
«Может, у меня опухоль мозга? – подумал он. – Тогда одержимость, галлюцинации и паранойя вполне объяснимы. Или это просто невроз навязчивых состояний? Великий Артемис Фаул пал жертвой обычного недомогания».
Юноша решил прибегнуть к старому приему гипнотерапии: «Представь себя в приятном месте. Там, где чувствуешь себя счастливым и беспечным…»
Счастливым и беспечным? Давно он себя таким не чувствовал.
Артемис предоставил мыслям плыть, куда им вздумается, и оказался на маленькой табуретке в мастерской своего дедушки. Дедушка, с видом чуть более хитрым, чем помнил Артемис, подмигнул пятилетнему внуку и сказал:
«Арти, знаешь, сколько ножек у этой табуретки? Три. Только три, и это плохое число для тебя. Совсем плохое. Почти такое же плохое, как четыре, а мы знаем, как звучит „четыре“ по-китайски».
Артемис поежился, болезнь искажала даже воспоминания. Он сжал большой и указательный пальцы левой руки так, что подушечки побелели. Так он добивался спокойствия, когда вызванная числами паника зашкаливала, но в последнее время справиться с ней удавалось все реже и реже, и сейчас он не добился никакого эффекта.