Единственное, что от нас требовалось, — копать на метр в глубину вдоль обозначенной линии. К тому времени, как Мурдо привел «Катерпиллер» к берегу реки, мы уже выровняли ряды и были готовы выступить в поход. За дело.
Нет ничего проще.
VI
ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИЕ ЭТИКЕТКИ
Наш «Катерпиллер» был таким новым, что желтые и черные полосы краски на нем еще ни разу даже не запылились. Это была новейшая модель и все такое прочее. С большой цепной лебедкой. С буром, присоединенным к ковшу. Рядом с буром было смонтировано сопло тепловой пушки, соединявшейся гибким рукавом с двигателем, — для размораживания мерзлого грунта.
Так почему же тогда мне приходилось спускаться в траншею с кайлом, лопатой и ломом? Почему к концу второго дня работы мы продвинулись вперед только на пятьдесят метров?
Я вслух задавался этим вопросом, притом в не особенно вежливой форме.
— Это ледниковый период, парень, — объяснил Эван. Он стоял наверху, опираясь на свою лопату, придерживал цепь и, покуривая, делился советами. — Глетчеры оставили после себя кучу булыжников.
— В этом случае, — сказал я, всаживая лом в землю за одним из вышеназванных булыжников, — они будут ждать здесь их возвращения.
— Тогда ждать осталось недолго, — добавил Мурдо из кабины «Катерпиллера».
— Передай мне флексы, — сказал я.
Эван с грохотом скинул мне цепь. На ее конце крепилась связка шнуров из какого-то нового углеродного материала. Это и были флексы. Если вытянуть любые два, обмотать их вокруг чего-нибудь и потом соединить концы, они сами сплетутся в клубок, как змеи. Это было решением как раз той проблемы, которая сейчас стояла перед нами: утопленные в грунт валуны. (Флексы можно было использовать также для выкорчевывания пней, вытягивания застрявших машин и всего такого.)
Трудность заключалась лишь в том, что, для того чтобы как следует обмотать ими препятствие, требовалось расчистить вокруг достаточно свободного места. Я навалился на лом. Валун сдвинулся всего на несколько сантиметров. Почва, которая прежде не поддавалась даже буру, вдруг раскрошилась и скользнула в щель. Она засыпала ее полностью. Я навалился снова. Я знал, что это можно сделать. Мы уже делали это раз двадцать. На этой равнине сотни лет люди выращивали овес, картошку и турнепс. Можно было предположить, что они избавились от всех валунов. Оказывается, они избавились от них только на глубину вспашки, а это даже не метр, даже не полметра.
— Почему бы вам просто не проложить траншею, огибая валуны? — спросил Лайэм.
Для наглядности он волнообразным движением ладони изобразил, как плывет рыбка.
— Вы знаете, что мы находим, когда пытаемся так делать?
— Новые валуны?
— Именно.
— Ах, ну да. Продолжайте, джентльмены.
И вот мы продолжали. От второго нажатия на лом валун снова шевельнулся. За ним образовалась черная щель.
— Нужна помощь, — сказал я.
Эван выплюнул сигарету, спрыгнул в траншею и обернул вокруг валуна пару флексов. Концы их сплелись в узел. В то же время из них выскочили крошечные захваты и прицепились к каменной поверхности, как плющ. Я отпустил лом. С минуту мы просто стояли и смотрели, что будет дальше.
— Плохой захват, — сказал я. — Слишком близко к верхушке. Эван протянул по поверхности валуна еще пять флексов и подергал за цепь.
— Будет держаться, как осьминог на маске, — пообещал он.
— Ну а меня рядом с этой штукой ничего не держит, не собираюсь тут торчать, — заявил я.
Мы выбрались из траншеи, отошли подальше и, подняв вверх большие пальцы, подали сигнал Мурдо поднимать. Лебедка заскрипела. Цепь распрямилась. Потом натянулась. Флексы вместе с цепью взвились в воздух, как плеть-девятихвостка, и с лязгом ударились о кабину.
— Так, проехали, — сказал Эван. — Попробуем еще?
Я огляделся. Солнце стояло над Атлантикой. На востоке розовое небо окаймляло четкий силуэт огромной горы. Местные называют ее Нос Веллингтона.
— Не сегодня.
Мы помылись и чего-то там пожевали в столовке. Потом попросили иракского студента-беженца, который работал здесь и очень хотел завести друзей, подбросить нас до бара гостиницы. Благодарение Богу, что есть на свете мусульмане. Я имею в виду тех, что играют на нашей стороне поля, если вы понимаете, что я имею в виду. Они не сетуют, когда приходится садиться за руль, возвращаясь из паба. Сначала была моя очередь платить, я взял большой стакан апельсинового сока для юного Фархада и по полпинты виски с элем для себя и парней. На всех бутылках с виски красовались этикетки с изображением пораженной печени. Подставки для пивных стаканов демонстрировали различные увечья, полученные в автомобильных авариях. Помещение бара сильно смахивало на теплицу. Большие окна давно были залиты слоем теплоизоляционной пены. Видно, хозяева слишком скупые или слишком бедные, чтобы позволить себе вставить двойные рамы. Свет в баре был желтый. Народу человек двадцать — как обычно, местные пьяницы и пришлые (эти потрезвее). Сидела еще пара компаний с нашего объекта. Большинство наших рабочих предпочитали пить в 6араках. Там нет детекторов дыма, напрямую подключенных к местному полицейскому участку. Да и обстановка получше, чем здесь, что там говорить. В баре на нас пялились только в первый вечер, потом перестали. Возвращаясь с подносом к своему столу, я внимательно разглядывал посетителей.
— Высматриваешь кого-нибудь? — спросил Эван.
— Он все по своей бандитке сохнет, — ответил за меня Мурдо.
Это было правдой, но я не признавался. Я заметил, что последние пару дней все время думаю об Эйлисс. Я всюду высматривал ее, но она не появлялась ни в селении, ни на дороге.
— Я вот хотел спросить, — сказал Эван. — Почему ты тогда назвал ее бандиткой?
Фархад обеспокоенно взглянул на нас:
— У вас тут есть бандиты?
— Так, по мелочи, несколько повстанцев в горах, — сказал Мурдо.
— Не дразни ребенка, — одернул я его и повернулся к Фархаду. — Они не похожи на ваших курдов, или на кого там еще. Это в основном молодежь, которая живет в горах небольшими группами. Они называют себя новой волной поселенцев. Некоторые из них иногда промышляют воровством. Иногда кто-нибудь даже может остановить грузовик на безлюдной дороге. Поэтому их называют бандитами.
— Но зачем они это делают? — спросил Фархад. Я пожал плечами:
— Чтобы разжиться каким-нибудь барахлом.
— Нет, я спрашиваю, почему они живут в горах?
— Чтобы уйти от, — я широким жестом обвел вокруг, — всего этого.
Я и сам не знал, что имел в виду, на что указывал рукой. Это были этикетки с предостережениями, и детекторы дыма, и камеры наблюдения. Или это были сильнопьющие местные и самодовольные пришлые. Или, может быть, без умолку вопящий телик, и ужасный спертый воздух заведения, где стоял смешанный запах пота, табака, еды и выпивки. Желтый свет и заляпанные изоляцией окна. Я имел в виду все это, а еще все то дерьмо, что связывают с понятием «лагтер».
Фархад все еще не понимал:
— Распущенность?
— Ага, точно, она, — подтвердил Мурдо. — Распущенность и алкоголизм.
Когда бар стал закрываться, мы вышли в черную ночь, полную звезд. Они были едва ли не единственным источником света. Из-за гряды холмов на юге, за озером, появилась маленькая искорка и начала быстро возноситься в небо. Почти над самыми нашими головами она ярко вспыхнула на секунду-другую и погасла.
— Что это было? — спросил я.
— Космическая станция, — ответил Мурдо.
— Там же никого теперь нет, — сказал я.
— Да, — подтвердил Мурдо, — но сама она все еще здесь.