Он подошел к линии подлеска, лег на траву и разгерметизировал шлем. Воздух, который вот уже не один десяток лет превращал в труху легкие каждого человека, устремился в его широкую грудь. Пахло прелой луговой травой. Из-за спины струился сырой запах леса. Земля, которая избавилась от людей, была все такой же прекрасной. Ахиллес вдруг понял, что его сумбурный путь кончается. Последние годы, едва очнувшись после сорокалетнего криосна, он потратил на возвращение сюда, хоть и знал, что это грозит неминуемой смертью. И вот дорога, что так бездарно завела его в небытие, из которого он вышел стариком, уткнулась в пункт назначения. На глазах молодого пилота, враз оказавшегося в теле седого старца, предательски выступили слезы. Он глубоко дышал и представлял, как зараза стремительно сокращает последние минуты его жизни.
Решивший бросить курить Ахиллес достал пачку и чиркнул зажигалкой. Он мог позволить себе сигарету наедине с девственно чистой от людей планетой. Из леса вылетела, шумно хлопая крыльями, семья перепелов. Мир, очистившийся от людей, теперь принадлежал им, самым первым его обитателям – животным.
На обезлюдевшей планете лежал пилот и курил. Как вдруг лес за его спиной заговорил хриплым и подвыпившим, но вполне человеческим голосом.
– Мд-а, после такой посадки я бы еще и выпил. Будешь?
Конец пути
Колеса деревянной телеги тихо поскрипывали в такт шагам сгорбленной кобылы. В воздухе плыл жаркий аромат летнего сухостоя. Высушенные летние травы отдавали свои горьковатые запахи безграничному небу. Солнце светило тем ярче и веселей, чем меньше медовухи оставалось в бутылке Ахиллеса.
Его новый знакомый сидел рядом и, виртуозно отмахиваясь от пристающих мух, умудрялся одной рукой держать вожжи, а другой попеременно отгонять насекомых и браться за бутылку с такой же медовухой. Однако она уже была практически пустой. И с каждым разом этот факт беспокоил ее владельца все больше.
– Иван Прокопьевич, да вы мою допивайте, – нарушил тишину Ахиллес, заметив красноречивые взгляды попутчика.
– Тьфу ты, бестия. Да Ваня я. Иван, сталбыть. Ежели нужда у тебя в заморочках. Эт тебя замудрено кличут. А мы, чай, люди местные, простые. С космосов не свалившиеся. Так что ты моего батюшку вспоминать бросай. Ни к чему это.
Иван смачно сплюнул на дорогу и деловито поторопил кобылу. Его рука будто без ведома хозяина ловким движением подвинула бутылку Ахиллеса поближе.
– А далеко до поселения?
– Да порядком еще, чего лукавить. Да ты шибко не нервничай, доедем к вечеру. А там я тебя нашим умникам представлю. С ними-то тебе будет о чем полопотать. – Иван глотнул и довольно крякнул, – И никакой медовухи не нужно будет.
Пару минут ехали молча.
– А что за умники? – полюбопытствовал наконец Ахиллес.
– Да разные. Сидят там в своих лабораториях окаянных, света белого не видят. Сгинут так скоро, как пить дать. Человеку же что? Солнышко нужно, да воздух свежий. А они знай только, носятся по НИИ своему, химичат, да кричат друг на друга на сборищах. К ним-то тебе и надо. А к кому, если не к ним, а?
Ахиллес развел руками.
– То-то и оно, я тоже не знаю. Если с умниками не сладишь, вдруг чего, у меня местечко конечно найдется. Егоровна поворчит, да перестанет. Но ты к ним все же попробуй. А я мужик хоть и простой, но одно за жизнь таки усек. Ежели кто лежнем лежит и помирать собирается, тому надобно помочь. И медовухи налить, – с этими словами Иван влил в себя остатки содержимого бутылки Ахиллеса и сунул пустую емкость за пазуху.
На этой глубокомысленной фразе диалог исчерпал себя, и Ахиллесу осталось лишь расслабиться и наслаждаться пейзажами, которые он не видел уже больше сорока лет. Легко спиртное немного затуманило разум. Напряженные мышцы наконец расслабились. Отрешенность, испытанная утром, куда-то исчезла, но на ее место не пришла тревога. Вместо нее в голове плясали юркие мысли и образы, которые мгновенно исчезали, не оставаясь в памяти. Ласковый земной ветер унес с собой последние частицы иных миров с комбинезона пилота. Родные звуки и запахи убаюкивали измотанного посадкой Ахиллеса. Он непроизвольно улыбнулся, когда услышал щебет птиц и, незаметно для себя, погрузился в сон.
Из крепкого сна его вырвала настойчивая рука Ивана, остервенело трясущая его плечо.
– Давай, продирай глаза, приехали.