Её босые ноги коснулись мягкой травы, когда она в нерешительности остановилась на краю леса, прервав свой танец-полёт. Вдалеке, во мраке чащобы, в хитросплетениях древних ветвей звенели нездешние голоса, манила, вынимала сердце из груди сказочная музыка. Больно было понимать, что сегодня она снова не доберётся до них, но она должна была попробовать.
Раздался едва слышный призрачный перестук копыт. Она обернулась, уже зная, кого увидит там. Тёмный сотканный крылатой ночью неосёдланный конь переступал с ноги на ногу, не решаясь приблизиться к ней. Непокорное пламя рубиновых глаз приглушала глубокая печаль. Следом вынырнули из мрака туманные псы, завились текучими тенями, обретая подобие формы. Они радостно приветствовали её, но тоже не решились приблизиться.
А потом показался тот, кто встречал её здесь каждый раз, – тёмный Всадник на таком же коне, как тот, что одиноко ждал её. Его плащ висел сложенными чёрными крыльями, а лицо, как всегда, скрывал глубокий капюшон. Затянутые в перчатки руки сжимали поводья коня – мглистые змейки, охватывавшие шею мудрого скакуна, никогда не знавшего узды.
– Пусть ночь раскроет вам желанные объятия, – тихо поприветствовала она привычной фразой всё это странное собрание.
Псы тихо, шепчуще заскулили. Кому-то этот звук показался бы жутким, как заунывная песнь призраков, но только не ей. Кони негромко приветственно заржали. Голос каждого из них был будто соткан из нескольких и отозвался в лесу потусторонним эхом.
Всадник склонил голову.
– Пусть она осыпет тебя своими драгоценностями.
Его голос – глубокий, тягучий – тоже не мог принадлежать никому из тех, кто каждый белый день бродил по земле. Для неё этот голос был мягким, но он мог быть и смертоносным, как последний свист меча.
Она чуть улыбнулась, радуясь встрече, а потом с тоской посмотрела на лес, вслушиваясь в перезвон далёких голосов.
– Ты не сможешь достигнуть их, пока не очнёшься ото сна там, – тихо напомнил Всадник, – от сна куда как более глубокого, чем тот, что приводит тебя сюда.
– Но ведь ты приходишь. – Она чуть улыбнулась ему и приблизилась, вглядываясь в провал капюшона. – Они не дожидаются меня, но ты приходишь всегда.
Черт его лица она никогда так и не смогла разглядеть и не помнила даже, было ли у него лицо. Но иногда, как сейчас, его глаза вспыхивали вдруг, как у ночного зверя – серебристо-стальные огни в тени.
– Мы здесь для тебя, – пожал плечами Всадник, придерживая поводья своего коня. – Мы выбрали так.
Она протянула руку и, остановив ладонь почти у самой головы скакуна, вздохнула.
– Я благодарна вам. Но вы ведь не можете вернуться домой. Из-за меня…
– Пока не можем, да. Как и ты.
Своим сердцем, самой глубиной своей сути она помнила, о чём он говорил, но никак не могла поймать пламенную птицу этой мысли – так же как не могла поймать блуждающие огни в лесу. Была только неизбывная тоска по чему-то безвозвратно утерянному, и она не знала дороги, хоть та и звала её.
– Как жаль, что вас даже нельзя коснуться.
Туманные псы заскулили, грустно перетекая из формы в форму. Неосёдланный конь досадливо стукнул копытом, высекая искры. Всадник только покачал головой.
– Слишком дорого дастся тебе каждое касание здесь, на границе, когда не истончается Вуаль Матери. Мы выпьем силы твоей хрупкой плоти, сами того не желая.
Как в тумане она внутренне увидела давнее своё пробуждение, когда руки и ноги налились свинцом, кровь отказывалась течь по венам и каждый вздох давался с трудом. Но ночной полёт стоил того, стоил каждой минуты последующего странного недуга, и сейчас она мечтала повторить его.