Михаил Ахманов
Зов из бездны
Часть I
МАРС
История не знает сослагательного наклонения
БОРТ КОРАБЛЯ «КОЛУМБ», 2036 год
Море было ослепительно-синим, безбрежным и совершенно пустым. Ни яхт, ни прогулочных тримаранов, ни белоснежных пассажирских лайнеров линии «Атлантис»… Ровным счетом ничего, лишь синева, яркие блики солнца на водной поверхности и волны в кружеве пены… Впрочем, по‑настоящему волны разглядеть не удавалось, и, скорее всего, их неторопливый бег и пенистые гребни были чистой иллюзией. Игрой воображения, и только! Море и волны нераздельны, и память охотно рисует картину, привычную с детских лет.
Морской простор сливался с горизонтом, с небом цвета бирюзы. Небосвод был полон солнечного сияния и казался таким же пустынным, как безбрежные воды. Эти далекие пространства, морское и небесное, виделись отчетливо – быть может, из‑за отсутствия ориентиров, каких‑то деталей, способных приковать к себе взгляд. Вблизи видение рассыпалось цветными пятнами, но в этом хаосе вспышками стробоскопа мелькало нечто знакомое: блеск бронзовой чаши, деревянная палуба, фигуры и лица бородатых мужчин, клочок белоснежной ткани, сложенный кольцами канат. Вероятно, то был корабль, и эта мысль тотчас сделала мираж более ясным, добавив к нему ощущение покачивания, в такт которому поднималась и опускалась морская гладь.
Действительно, корабль, но очень странный! Небольшой, от кормы до носа едва ли тридцать шагов… По бортам уложены весла, на единственной мачте – квадратный парус, привязанный к рее веревками. Корма немного приподнята, нос высокий и загибается изящным завитком, точно стебель вьющегося растения. Весла, мачта, реи, палуба и корпус – все деревянное, примитивной выделки, ни следа металла или пластика. На палубе – груз: ящики или, возможно, корзины, амфоры в рост человека, кувшины поменьше, набитые чем‑то мешки. Команда тоже странная – мореходы коренастые, бронзовокожие и почти голые, только вокруг пояса и бедер обмотаны полосками ткани. Лица, словно у разбойников на старинных гравюрах: нос крючком, растрепанная борода, из‑под прядей свисающих на лоб волос посверкивают темные, чуть прищуренные глаза. И взгляд неприятный, разбойничий, будто смотрят, чем поживиться у запоздалого путника… Двое на корме ворочают весло, пять или шесть сидят у мачты на мешках. Люди, корабль, море… Море по левому борту, а справа – темная полоска гористого берега.
Судно качается вверх-вниз, вверх-вниз. Доски палубы нагреты солнцем, почти обжигают. Ветер дарит прохладу – сильный ветер, с привкусом соли. Что‑то еще в этой гамме ощущений, что‑то гладкое в руках… Чаша! Медная или бронзовая, а в ней – немного воды. Эту воду можно пить. В странствиях морских вода – великое сокровище… И поэтому пальцы сжимают чашу крепко – никто не вырвет, не отнимет! Пальцы, что обхватили чашу, сильные и длинные, рука смуглая, большая… Мужская рука!
Один из сидящих у мачты встает, делает шаг, и смуглые руки, словно испугавшись, с торопливостью подносят чашу к губам. Вода не очень приятная, затхлая и пахнет землей, ее не сравнить с водами источников в долине Хапи. Но здесь и такая вода – драгоценность! Ее выдают дважды в день, утром и вечером. Не будь на судне чужака, мореходам достался бы лишний глоток. По этой причине чужаков здесь не любят, тем более из земли Та-Кем. Не любят, потому что…
Лаура Торрес открыла глаза. После видений с высоким небом и морскими далями медицинский блок казался особенно крохотным и тесным. Лабораторный стол с микроскопом и терминалом компьютера, пара световых пластин, привинченный к полу табурет, леера, помогавшие передвигаться, полки с инструментами, лекарствами и реактивами, у дальней стены хирургический модуль под прозрачным колпаком… Рядом с ним – проход в другой отсек, чуть более просторный; там кабина циркулярного душа, беговая дорожка, тренажеры и туалет. На судне, что привиделось Торрес, это заняло бы место от кормы до мачты. Не больше того, хотя кораблик примитивный, маленький, наверняка из античных времен… Но тех, кто плыл на нем, окружало море, теплое и живое, и вблизи была земля с лесами, горами и реками, и повсюду – сколько угодно солнца, света и воздуха. А здесь, за стенами «Колумба», лишь пустота и леденящий холод…
Вздохнув, женщина зажмурила глаза и принялась восстанавливать в памяти свой необычный сон. Такие отчетливые видения посещали ее очень редко; впервые – в детстве, лет в десять, когда сокрушительная волна цунами обрушилась на берега Индонезии и Таиланда. Потом еще пять или шесть раз, во время мощных землетрясений на Ближнем Востоке, в Мексике и Китае. Такой сон – точнее, мысленный сигнал огромной силы – всегда являлся вестником беды. Доктор Лаура Торрес имела репутацию блестящего врача и диагноста, и несомненно, этот ее талант был связан с особой ментальной чувствительностью. Не телепатия в полном смысле, но что‑то близкое к этому дару; во всяком случае, ужас тысяч и тысяч людей в моменты катастроф она ощущала безошибочно. Вместе с горем, страхом и отчаянием приходили картины бедствий: гигантские валы, что двигались к земле, чудовищный водоворот, круживший тела погибших, деревья, лодки и крыши домов, руины на месте города, развалины, объятые пожаром, толпы бегущих прочь, забитые машинами дороги… Все это воспринималось ею не по собственной воле, и в юности ее пугали тягостные видения и неизбежный эмоциональный шок. В зрелые годы она поняла, что против своей натуры не пойдешь, и смирилась с неизбежным. То была плата за дар сопереживания, сделавший ее одним из лучших врачей на планете.