Дюкару ответил капитан:
– Были, Саул, и другие варианты, другие районы в Долинах Маринера и в больших впадинах – например, на кратерной равнине в Исиде. Но с большой долей вероятности первую станцию заложили бы именно здесь. Что и происходит. Ну ладно! – Фокс похлопал ладонью по столу. – Завтра высадка на грунт, Раджу, Питеру и Нику нужен отдых. Предлагаю сейчас разойтись, а если будут какие‑то идеи, снова устроим совещание.
…Через четверть часа корабль наполнился дыханием спящих. Спал геолог Мои и видел во сне, как он шагает по марсианским пескам и камням. Муромцеву снились пирамиды Сидонии – будто нашлись в них тайные камеры, где лежат в анабиозе марсиане или, возможно, шестирукие пришельцы с Веги. Инженер Дюкар спал беспокойно; чудилось ему, что «Нинья» села на Марс, а вот взлететь не может – то ли горючее кончилось, то ли поймали ее в силовой капкан инопланетные монстры. У пилотов подобных кошмаров не было; как люди военные, они умели расслабляться и видеть только приятные сны.
К доктору Лауре Торрес пришло новое видение. Снился ей город на дне ущелья, накрытый хрустальным куполом; снился дворец из синего стекла, просторные залы с настенными экранами, коридоры, лестницы, тихие кабинеты и множество людей, кто у компьютера, кто у стола, заваленного книгами, кто у непонятных механизмов. Чем‑то важным занимался весь этот народ, чем‑то имевшим отношение к Земле и даже к жизни самой Лауры Торрес, но уловить смысл и цель этих занятий она не смогла.
Возможно, ей показали грядущий век?.. Но Лауре чудилось – больше того, она твердо знала! – что эти картины не из будущего Марса и Земли.
Откуда же они пришли? Из какого мира?
СТАНЦИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ЦЕНТРА Т-ИЗЛУЧЕНИЯ, 2218 год
Лицо тереянца было отрешенным и застывшим, как маска смерти. Казалось, даже бесчисленные морщинки разгладились, а носовой клапан, обычно приподнятый, слился с поверхностью щек и скул. Сейчас, в хрустальном саркофаге уловителя, под струившимся с потолка неярким светом, он походил на ребенка в том нежном возрасте, когда различия меж мальчиком и девочкой еще не так заметны. Его огромные глаза были плотно зажмурены, руки сложены на груди, пряди пепельных волос струились от висков до пояса подобно змейкам в сероватой чешуе. Сверху, с галереи контактной камеры, тереянец был виден отчетливо без каких‑либо приспособлений. Но медики, разумеется, следили за ним с помощью диагностической сети, настроенной так, чтобы фиксировать жизненные параметры существа из системы Альтаира.
– Долго он будет спать? – спросила Пилар Каэтано. На лице молодой женщины читалась тревога, и Сергеев подумал, что она, вероятно, не привыкла видеть своего подопечного в состоянии покоя.
Он пожал плечами.
– Думаю, шесть часов, как все наши пси-наблюдатели. Шесть часов идет передача, потом шесть часов молчания. Мы полагаем, что это время для ответа. – Сергеев невесело усмехнулся. – Только ответить не можем. Нет у нас пока необходимых средств.
Пилар приподняла тонкие брови. Глаза у нее были чарующие, темные и глубокие, словно озера. Таинственные глаза, вполне подходящие женщине ее профессии, решил Сергеев. Пилар Каэтано казалась ему очень привлекательной.
– Ровно шесть? Четверть наших суток?
– Да, Пилар.
– Значит, сутки в их мире такие же, как на Земле?
– Это никому не известно. Скорее, они знают продолжительность земных суток.
На панелях, окружавших саркофаг, мигнули и сразу вспыхнули ровным светом огоньки. Началась запись, и, судя по ровному сиянию индикаторов, она была на удивление стабильной. За шесть лет работы в Центре Сергеев ничего подобного не видел и не сумел сдержать возглас торжества.
– Что‑то случилось, Алекс? – спросила Пилар, перегнушись через перила галереи и с тревогой глядя вниз.
– Ничего плохого. Не беспокойтесь, врачи следят за тереянцем. Я просто изумлен. Полагаю, все изумлены. – Кивнув на прозрачную чашу пункта управления, где маячили фигуры доктора Хайнса и его ассистентов, Сергеев пояснил: – С нашими наблюдателями – я говорю о людях – мы таких результатов не смогли добиться. Никогда! Видите, все огоньки горят и не мерцают?.. Вот знак того, что запись будет полной, непрерывной и отчетливой. Не обрывки, не смутные видения, а целостный фильм.
Успокоившись, девушка кивнула:
– Да, конечно. Тереянцы прирожденные телепаты, а Пикколо[10] самый сильный из всех. У него даже есть какой‑то особый титул, который, увы, невозможно перевести. На Терее он очень уважаемая личность.
– Пикколо – это его имя? – спросил Сергеев.
– У них нет имен – во всяком случае, тех, что передаются звуками. Идентификацией служит личный ментальный узор. А Пикколо… Так я его прозвала. Он ведь совсем маленький, хотя прожил, наверное, двести лет.
– Значит, Пикколо… это, кажется, на итальянском? Вы итальянка, Пилар?
– Итальянка моя мама, а отец из Каталонии. Я работаю с ними в системе Альтаира.
– Так далеко от Земли!.. – вздохнул Сергеев, бросая на Пилар многозначительный взгляд.
Девушка улыбнулась не без лукавства:
– Пять парсеков, Алекс. Но если тереяне будут летать к нам, здесь тоже понадобятся переводчики. А я умею с ними говорить.
Они помолчали. Сергеев покосился на пункт управления, нависавший над контактной камерой, точно хрустальный бокал на длинной ножке. Если бы не Пилар, он был бы сейчас там, среди помощников доктора Хайнса, торчал бы в компании Генриха Данке, Юры Семашко и прочих ученых мужей, а не беседовал с прелестной девушкой. К счастью, этого не случилось. Хайнс сам приставил его к Пилар Каэтано, приказав заботиться о гостье и ее маленьком спутнике. Дело несложное и очень приятное, поскольку они оба оказались совсем не привередливыми, если не считать еды: Пилар была вегетарианкой, а Пикколо, кроме фруктовых соков, земное вообще не ел, питался плодами с Тереи.
– Хотите кофе, Пилар? – спросил Сергеев.
– С удовольствием, Алекс. Кофе и что‑нибудь сладкое.
Робот принес легкие кресла и стол из пластика, затем кофейник, чашки, сахар и вафли. В блоке питания был автомат, готовивший вафли по особому рецепту, который раздобыл лингвист Поль Венсан, большой лакомка.
Пилар отхлебнула кофе.
– Это из Аргира?
– Нет, настоящий бразильский, – с гордостью ответил Сергеев. – Кстати, вы знаете, что первым пси-наблюдателем на нашей станции была Лаура Торрес, бразильянка? Собственно, она и открыла это излучение во время Первой марсианской экспедиции. Излучение черной дыры, излучение Торрес, Т-излучение… Дама была замечательная во всех отношениях, но… – Он посмотрел на панели, озаренные ровным светом, и продолжил: – Но до вашего тереянца ей, конечно, далеко.
– Он ведь не человек, – сказала Пилар, с наслаждением вдыхая кофейный аромат. – Каждому свое, Алекс. Земляне – технологическая раса, тереянцы – нет, зато у них развиты ментальные способности. Мы вполне дополняем друг друга. Так что ваш координатор Хайнс правильно сделал, попросив помощи у Тереи. Они существа благожелательные, отзывчивые и доверчивые.
– Доверчивые? – переспросил Сергеев.
– Конечно. А как еще назвать созданий, незнакомых с ложью? Ложь в обществе телепатов – категория неведомая.
– В самом деле… Я как‑то об этом не подумал…
Пилар с удовольствием захрустела вафлей. Сергеев налил еще по чашке кофе.
– Я читала о Лауре Торрес… читала ее биографию, смотрела фильмы… Скажите, Алекс, а ее записи сохранились? То, что она видела первой?
– Таких записей не существует. В те годы не умели переводить ментальную информацию в видеоряд, а записи полного присутствия, с тактильными, вкусовыми и прочими ощущениями, научились делать лишь лет тридцать назад. Так что после Лауры Торрес остались одни тексты – описание смутных видений, переданных ее словами. Целое столетие так и вели работы в нашем центре: телепат-наблюдатель, если удавалось найти такого, просто описывал увиденное и услышанное. Потом стали снимать данные с мозга, но это была мешанина картин, образов, звуков, почти не поддававшаяся расшифровке. – Сергеев посмотрел вниз, на спящего в саркофаге тереянца, и добавил: – Возможно, сейчас мы получим первую качественную запись… первый фильм полного присутствия… получим и поймем, кто шлет нам эти сообщения, а главное, с какой целью…