Брови Пилар приподнялись.
– А разве вы этого не знаете, Алекс? Разве вы…
Он покачал головой:
– Нет. Когда обнаружили черную дыру… только не дыра это вовсе, так репортеры ее прозвали, а червоточина континуума, щель в пространственно-временной ткани… Словом, когда обнаружили этот объект, еще в двадцать первом веке, возникла гипотеза, что через эту щель кто‑то сканирует Землю и шлет нам картины прошлого. Мысленные картины, которые мы не способны видеть с нужной четкостью, а потому не знаем, кто их посылает и зачем. Может быть, теперь мы получим объяснение – теперь, когда мы нашли среди звезд расу, восприимчивую к ментальным сигналам.
– Но те, кто шлет эти картины, могли бы выбрать другой способ, более надежный и простой, – промолвила Пилар. – Скажем, сообщение на ультракоротких частотах, доступное для наших приемников.
– Очевидно, для их целей это не годится. Вы ведь, думаю, смотрели фильмы полного присутствия? Вы понимаете, что это значит? Полное слияние со средой и с конкретным персонажем… Это иллюзорный мир, вернее – искусственная реальность, в которой вы почти отлучены от собственного «я» и живете жизнью другого человека, в ином темпе времени, когда за час проходят годы. Сотворение такого миража со всей полнотой ощущений требует огромного объема информации. Если кодировать ее электромагнитным способом, передача займет очень большое время. Ментальный же сигнал – естественный носитель подобной иллюзии.
Они пили кофе и говорили, говорили… Пилар улетела к Альтаиру пятилетней девчушкой и помнила о Земле немногое, а о Марсе – вообще ничего. И сейчас она ничего не смогла посмотреть – ее корабль прибыл в межзвездный порт Титана, откуда их с тереянцем тут же отправили к доктору Хайнсу. Землю, свою родную Испанию, как и цветущие долины Марса, Пилар видела в фильмах, и хотя они передавали все вплоть до запаха роз, аромата жасмина и солнечного тепла, этот мираж все‑таки не заменял реальности. Фильмы были превосходны, но пища, съеденная в иллюзорном мире, не насыщала, вино не пьянило, а солнце грело, но загореть под ним не удавалось.
– Внизу под нами марсианский город, – сказала Пилар. – Город, река и сады в огромном ущелье.
– Да, – подтвердил Сергеев. – Сказочный град Авалон в каньоне Титониус Часма… Наша станция висит над ним в семистах восьмидесяти километрах. Точно над устьем червоточины.
– Я хотела бы взглянуть на этот город, Алекс. Вы отвезете меня туда?
– Непременно! – с энтузиазмом произнес Сергеев. – Хоть сейчас!
– Сейчас нельзя. – В глазах Пилар мелькнуло и исчезло сожаление. – Скоро проснется мой Пикколо, и я должна поговорить с ним. Так надо. Тереянцы очень общительные существа, у них даже плата за любой труд взимается историями, танцами и другими зрелищами. Может быть, я расскажу Пикколо сказку. Может быть, он расскажет сказку мне.
– Расскажет? – Сергеев выглядел озадаченным. – Простите, Пилар, если мой вопрос неуместен… Но как вы с ним общаетесь? Разве вы телепат?
Девушка рассмеялась:
– Нет, Алекс, не бойтесь, я не читаю ваши мысли! Что до тереянцев, то их гортань устроена так, что они неспособны к членораздельной звуковой речи. Но у них есть разные способы общения: основной – ментальный, а еще язык поз, знаков и жестов, который можно изучить. Очень непростой язык, но я им владею, я и еще две девушки из нашей экспедиции. Мы улетели к Альтаиру детьми, выросли на Терее, и потому… – Молодая женщина внезапно встрепенулась и отставила недопитую чашку. – Простите, Алекс, кажется, Пикколо очнулся. Мне нужно вниз, к нему. Скорее! Нужно, чтобы он меня увидел.
– Пошли! Там лифт!
Сергеев поспешно встал и направился к подъемнику. Пилар шагала следом, и он, обернувшись, заметил, как меняется ее лицо – мышцы то напрягались, то расслаблялись, беззвучно шевелились губы, морщинки прорезали лоб, кожа щек бледнела до оттенка мрамора и опять принимала естественный цвет. Эти метаморфозы выглядели странно, но не портили девушку – во всяком случае, так решил Сергеев.
Они ступили на площадку лифта в тот момент, когда поднялась крышка саркофага и россыпь огней на панелях начала меркнуть.
Отделившись от массивного диска станции, маленький кораблик неторопливо плыл в пустоте. Полумрак, царивший в кабине, скрывал лицо Пилар, и только блики индикаторов высвечивали иногда прядь ее темных волос, или щеку, или глаза под плавными дугами бровей. Она молчала, завороженная зрелищем ярких звезд и огромной красновато-коричневой сферы Марса, висевшей внизу, под диском Исследовательского центра, озаренного огнями стартовых шлюзов и прожекторов. Заметив, что девушке нравятся эти космические виды, Сергеев не стал торопиться вниз, а завис у края диска. Отсюда можно было разглядеть широкие чаши антенн уловителя и световое кольцо вокруг источника Т-излучения.
Станция ИЦТИ являлась важнейшим звеном в системе из двух десятков лабораторий и институтов на Марсе и Земле, входивших в Центр. В одних трудились астрофизики, специалисты по структуре пространства, другие носили гуманитарный характер – их штат комплектовался из философов, историков, лингвистов, культурологов. Был институт высших и нетрадиционных функций мозга, где изучались ментальные записи, было подразделение, где информацию пытались очистить от помех, вносимых наблюдателями, были группы координации и связи, были научные издания, конференции и семинары. Наконец, существовала особая служба, чьей задачей был поиск людей с ментальным даром и тщательная проверка их способностей. В Центре работало несколько тысяч человек, и он несомненно являлся одним из крупнейших международных проектов. Что неудивительно – ведь послания из космоса будили не только любопытство, но и страх. Кое-кто из политиков считал, что они несут скрытую угрозу, что в ментальных записях из «черной дыры» содержится некий фактор Х, незаметно влияющий на сознание – правда, в какую сторону, не уточнялось. Но как бы то ни было, Центр финансировался щедро, и большая часть этих средств шла на содержание станции ИЦТИ, на новое оборудование и оплату сотрудников и пси-наблюдателей.
Послания неведомых братьев – или врагов? – по разуму воспринимались лишь в определенной точке над марсианской поверхностью. В былые годы здесь дрейфовал один из пассажирских кораблей Третьей марсианской экспедиции, переданный Центру на вечные времена. Когда был возведен Авалон и человек прочно утвердился на Марсе, корабль заменили более крупным сооружением, образовавшим ядро будущей станции. Строилась она долго и медленно, почти половину столетия, но в конце двадцать второго века Центр наконец получил комплексную базу вблизи источника Т-излучения. Однако работа не пошла быстрее – главной проблемой, как и прежде, являлись наблюдатели; человеческий мозг, даже в самом удачном варианте, был не очень восприимчив к ментальной связи.
Зато теперь…
«Теперь, – думал Сергеев, – теперь есть шанс, что дело стронется с места. Первая запись получена, и какая!» Он вспомнил, как спустился вместе с девушкой к саркофагу, уже окруженному врачами, как извлекли тереянца, сняли датчики и напоили соком; как метался взгляд маленького существа, пока не нашел Пилар – а когда нашел, лицо Пикколо озарила улыбка. Жители Тереи так отличались от людей и так походили на них! Во всяком случае, в том, что касалось эмоций.
Внезапно губы тереянца дрогнули, затанцевали, потом в безмолвную пляску включились веки и глаза, мускулы щек, крохотные заостренные уши, плечи, гибкие пальцы, колени и ступни. Пилар ответила. Происходившее с ее телом и лицом не было набором гримас и резких отрывистых жестов; нет, это тоже казалось танцем или мимическим этюдом, исполнявшимся с редким мастерством. Она жестикулировала то медленно и плавно, то стремительно, ее лицо менялось, его черты текли, и потрясенный Сергеев едва успевал замечать, как бурный водопад становится тихой зыбью моря, или неспешным речным потоком, или ручьем, что вьется меж камней. Внезапно Пикколо дважды хлопнул по колену маленькой ладошкой, и пантомима прекратилась. Он доволен, сказала Пилар, доволен и благодарит. Он прожил жизнь человека, странствовал по суше и воде, любил, сражался, горевал и радовался. Это было чудесно! Теперь он лучше понимает людей.