– Это же замечательно. В этом нет ничего странного.
– Да. Но для меня остается неясным то, что ограничение в пище способствует совершенствованию духовной жизни. Как я могу прийти к духовной победе над собой, ограничивая себя лишь постной пищей? Тем, что нужно только для поддержания жизни моего организма, а не души.
– Это ограничение в пище выступает средством. Чтобы человек мог больше сосредоточиться на духовной жизни, чем на телесной.
– Да. Я это вполне осознаю. Вот в этом и дело, что для меня это не кажется таким необходимым средством, так как я и без того могу сосредотачиваться на духовной жизни.
– Но монаху это необходимо, – продолжил с понимающей улыбкой Захар. – Так сложилась наша традиция, которой мы должны придерживаться. А здесь в монастыре, вообще, особый строгий устав. Здесь мы все лишены своего мнения и должны быть абсолютно послушны батюшке игумену и во всем полагаться на него. Если ты должен делать то, что положено, то делай это с полным согласием внутри себя. С мыслями, что твоя воля всецело должна подчиниться воле Бога. Если Богу угодно поститься, то мы должны соблюдать эти правила.
– В этом случае это кажется вполне оправданным, – ответил я, осознав сложность проблемы. – Может, ты посоветуешь мне еще по одной проблеме, которая сильно беспокоит?
– Да. О чем идет речь?
– Иногда у меня возникает чувство страха, когда я оказываюсь среди монахов. Именно, когда я смотрю на их одежду. Может, это странно, но я сам не понимаю, чем это может быть вызвано. И что самое важное страх не дает мне увериться в том, что ничего плохого в этой одежде нет.
Захар в недоумении посмотрел на меня и с задумчивостью отвел взгляд в сторону.
– Честно говоря, я не знаю, что на это ответить. Может быть ты спросишь об этом у батюшки Димитрия? Он на все знает ответы. Даже, когда в монастыре нас преследовали постоянно сатанинские знаки он знал, что делать.
– Сатанинские знаки?
– Да. Когда миряне стали говорить, что видели недалеко от монастыря шамана язычника. Тогда и нас здесь начали преследовать дьявольские лукавства. Несколько раз в трапезной и гостином доме распятия переворачивались. Или кто-то на зло их переворачивал… Чтобы Господь вниз головой висел. Продолжалось это до тех пор, пока батюшка Димитрий на проповеди не изрек, что это все от лукавого и бороться с этим нужно только старательным молитвенным служением.
– Это очень странно. И больше это не повторялось?
– Только несколько раз. Потом не было больше. Поговори с батюшкой Димитрием и все наладится.
– Да. Он предложил мне посещать его беседы-проповеди. Но мне не хочется беспокоить его своими расспросами по этому вопросу.
– Тебе очень понравятся его беседы. Они очень поучительные.
– Спасибо Захар.
– Завтра будет праздничное богослужение. Посети божественную литургию и причастись, – произнес Захар с убеждением.
– Ладно, – ответил я, кивнув головой.
Захар развернулся и направился быстрым шагом дальше.
Во время разговора я заметил, что Захар был немного робким и очень мягким по натуре человеком. Меня поразило то, что полностью отдавая себя богослужению здесь в монастыре, он, в самом деле, отрешался от своих личных устремлений и эгоистичных помышлений. Такая самоотверженность казалась мне чем-то невероятным, и сам я очень сомневался, что мог бы так жить, всецело подчиняя свою волю безусловному авторитету игумена и строго установленному порядку монастыря. Являлось ли, вообще, такое личное безволие идеалом нравственного и духовного совершенства я так же не мог точно себе ответить.
После беседы с Захаром я в задумчивости направился в игуменский корпус, где в библиотеке отец Димитрий должен был проводить богословские беседы. Однако, когда я уже практически оказался на крыльце настоятельского дома, по совершенно заурядному стечению обстоятельств мне очень сильно и безотлагательно захотелось по нужде. Поэтому я без промедления был вынужден возвращаться в гостиничный корпус, и с навязчивым чувством вины и стыда задержался там на длительное время.
Когда я уже ринулся обратно, и, зайдя в игуменский корпус, быстро шел по коридору, ко всем прочим неприятностям я ощутил невыносимую духоту в помещениях, в которых не было ни глотка свежего воздуха. Здесь было так жарко, что мое лицо, лоб обильно увлажнились капельками пота.
Когда я оказался у помещения библиотеки, то выяснилось, что я уже опоздал, люди собрались в зале, слушая речь отца Димитрия. Стоя у дверей и чувствуя себя оплошавшим школьником, я набрался смелости и постучал в дверь. Отец Димитрий взглянул на меня своим взыскательным взором и тут же отвел глаза в раскрытую книгу на столе. На стульях в зале на первых рядах сидели два послушника, а на задних рядах несколько паломников и трудников монастыря. Я быстро прошел по залу и сел на задний ряд стульев.