— Мы влезли в долги не потому, что моя книга плохая или ее не раскупили…
— А почему же?
Он махнул рукой.
— Знаешь ли, дорогая, я живу и пишу в стране, где все еще царит неграмотность. Даже грамотные и те книг не читают. Сытно поесть, выпить ареки, если завелись деньги. Вот это да! Но чтобы потратить несколько сантимов на книгу — увольте!
— Какая польза в том, читают люди или не читают? — спросила Цегие, продолжая бросать бумаги в огонь.
— Нет болезни более опасной, чем нищета духа! — сердито возразил Сирак.
— Что-то не видели мы до сих пор, чтобы кто-нибудь умер от того, что не читал книг!
— Что верно, то верно — потому что эти люди вовсе и не живут на свете!
Вубанчи явилась с ощипанной курицей, чтобы опалить ее на огне.
— Да с такими долгами и мы не живем. Висят они грузом на мне и сыне. Как говорят, не было нужды, так решил одолжить мешок тефа. — Цегие зажгла бумаги, которые держала в руке. Потом взяла курицу из рук Вубанчи, стала палить ее и что-то пришептывать, как колдунья.
— Я ведь не собирался влезать в долги. Меня подвели книготорговцы, которые присвоили мои деньги. Уверяю тебя, скоро я расплачусь со всеми долгами, — умоляющим тоном сказал Сирак.
— Ладно, пусть будет так, — ответила жена. — Что говорить о воде, которая уже пролита. Для прошедшей зимы дом не строят. Что было, то прошло. Меня удивляет другое — говоришь о неграмотной стране, где нет читателей, а сам продолжаешь писать еще одну книгу. По-моему, ты болен, и болен тяжко. Будь ты в здравом уме, разве стал бы ты снова затевать такое дело?
Она отдала опаленную курицу Вубанчи. Та вышла, уведя с собой Иоханнеса. Цегие сожгла все бумаги, закрыла жаровню и отставила ее в сторону. Сирак не мог понять, что она делала.
— Я не верю ни в подписи, ни в обещания, а верю лишь в человеческие отношения, — сказал он.
— Да, а в награду за это ты получаешь долги! — сказала она и придвинула мэсоб[56].
— Но это не лишает меня веры в людей.
— Да, людям верить можно, но только после их смерти. А твоя вера — это болезнь, ничего другого в ней нет. И терпеть все это я больше не намерена, — сказала она, приоткрыв мэсоб и вынимая миску с воттом. — У меня есть права! Господи, что же за напасть такая! — ворчала Цегие.
— А в моей жизни все напасти от тебя!
— Вот те раз! — возмутилась Цегие.
Он вспомнил, как она только что жгла какие-то бумаги, ходила кругами вокруг жаровни и колдовала.
— Тяжело мне с тобой, неприятно.
Она не ответила, но подумала про себя: «Злой дух сидит в нем».
— Слушай, дорогая, чтобы заставить меня бросить писать, твое колдовство совсем не нужно. Хочешь, я сам скажу тебе, что надо делать? Это так просто. Каждый день в течение месяца готовь куриный вотт, причем курицу режь сама. В вотт добавляй немного сметаны, можно и мяса. Не помешает этому блюду и холодное пиво. В этом и весь секрет. Желание писать пропадет само собой. Недаром говорят, когда желудок полон, голова пуста. Видишь, как все просто. Напрасно ты тратишь деньги на знахарей.
— Каких еще знахарей?
— Разных! Даже колдунами не брезгуешь. Тебе бы только идолам поклоняться. Тоже мне христианка!
— Несешь всякий вздор! — Цегие смутилась и выбежала из комнаты.
Сирак покачал головой. Предрассудки, суеверия… Да, без культурной революции тут не обойтись!
ГЛАВА 7
В июле, как всегда, пора гроз. Утром обычно небо хмурилось, исходило ливнями, а к вечеру дождь затихал. Небо становилось ясным, и тысячи звезд сверкали в иссиня-черном небе. Низко над горизонтом поднималась полная луна. Звезды весело перемигивались с ней, а она выглядывала из-за эвкалиптов, похожая на нарядную невесту, торжественно выходящую из свадебного дома.
К вечеру становилось прохладно. По земле стелился сладкий дым эвкалиптовых дров, на которых готовили ужин. Аппетитный запах вотта манил в дом. Тихий ветерок разносил тонкий аромат кофе и ладана.
В Квартале Преданий жизнь постепенно затихала. Разбредались по домам торговцы с базара, где днем шла шумная торговля. Лишь несколько старух все еще предлагают остатки инджера, да ребятишки бойко торгуют коло. В поисках пищи бродят бездомные собаки, обнюхивая каждый уголок.
Возвращаются домой рабочие. У многих в руках соломенные корзинки, в которых они приносят из дома обед. Некоторые останавливаются, чтобы купить инджера. Из домов торопливо выходят служанки и слуги, пожилые люди — они торопятся в школу. Из штаба кебеле доносятся возгласы, нарушающие тишину: «Неграмотность будет ликвидирована! Она — наш злейший враг. На могиле невежества мы построим здание научного социализма! Мы победим болезни и нищету! Построим новую жизнь! Да здравствует новая счастливая Эфиопия! Да здравствует процветание героического народа Эфиопии!»
56
Мэсоб — высокая корзина, в которую кладут еду. Одновременно используется в качестве стола.