На этот раз Хирут не солгала. Деррыбье терпеть не мог Теферру. Он ревновал Хирут к нему.
— Ладно бы только это. На днях он выгнал Белячеу, когда тот пришел к нам. Даже палкой на него замахнулся.
— Сына раса Дасмена! Палкой! Негодяй! Мало ли какие гости могут прийти в наш дом! Позовите его! — Ато Гульлят не на шутку рассердился.
Вошел Деррыбье, учтиво поклонился, держа руки за спиной.
— По какому праву ты не пускаешь гостей в мой дом?! Думаешь, это дом твоего отца? Отвечай!
Деррыбье молчал. Хирут и мать вышли из комнаты.
— Даже ответить не считаешь нужным! Зазнался! — в бешенстве кричал хозяин. Он сорвал со стены плетку — искусно сработанная вещица висела там для украшения — и что было силы стегнул ею слугу — раз, другой, третий…
Деррыбье не шелохнулся. Крепко стиснув зубы, он молча сносил побои.
— Проси пощады, негодяй. — Ато Гульлят заметно устал и опустил плетку.
— Иное слово, хозяин, ранит больнее плети, — сказал Деррыбье, выходя из комнаты. Неужели Хирут нарочно это подстроила? Он остро почувствовал свое одиночество. Жизнь показалась бессмысленной.
«Она не замечает меня, не говорит со мной, я для нее просто вещь. Но она-то живет в моем сердце. Если бы в тот роковой день я не вошел к ней, я не был бы так несчастен сейчас. Что мне остается? Молча страдать? Покончить с собой? Ведь ничто не удерживает меня в этом мире. Отверженный, презренный слуга — вот моя доля. Умереть — уйти в мир иной!..» Он попытался представить себе такой финал и ужаснулся. Нет, надо стать достойным ее человеком. «Я докажу ей, что могу в жизни многого добиться. Прочь отсюда, из этого опостылевшего дома…»
После того дня Деррыбье сильно изменился — стал замкнут, угрюм. Госпожа Амсале настаивала на том, чтобы его выгнать.
— Пусть убирается восвояси. Пригрели змею на груди. С меня довольно, — твердила она мужу ежедневно.
— Не могу я его прогнать, — возражал ато Гульлят.
— Высек, а теперь сжалился! Бедняк не знает места, пока ему не укажешь. Нечего его жалеть. Я, бывало, частенько наказывала слуг. Вот тогда был полный порядок.
— Ну что ты никак не угомонишься? Думаешь, мне охота его в доме терпеть? Но он слишком много знает. А время теперь ненадежное. Солдаты снова начали роптать. В стране неспокойно. Его надо выпроводить тихо-мирно. Он видел, как я прятал оружие. Обидь его — еще неизвестно, чем он ответит. Мстить будет. Лучше подыскать ему работу… где-нибудь в другом месте.
— Ради бога. Только пусть убирается из нашего дома.
Тем временем Деррыбье сам решил уйти. Невмоготу ему было жить под одной крышей с Хирут. Он даже навестил приятеля, которому давал взаймы сто бырров, но, как назло, денег получить не удалось. Транжира, как всегда, сидел без гроша в кармане, хотя клятвенно обещал вернуть долг через неделю. Пришлось изменить планы. Но еще дня через три ато Гульлят позвал Деррыбье к себе и сказал:
— Чего тебе в слугах прозябать? Парень ты толковый, тебе настоящая работа нужна. Хочешь, помогу устроиться в Министерство информации и национальной ориентации?
Деррыбье сразу согласился.
Не теряя времени, он подыскал себе квартиру.
Трудно было Деррыбье покинуть дом ато Гульлята — ведь он жил здесь с раннего детства. С тоской он оглядел в последний раз комнаты, где сроднился с каждой вещью, любовно коснулся рукой косяка двери. Даже крошечная темная каморка, в которой стояло его убогое ложе, казалась ему теперь милой и уютной.
За спиной что-то стукнуло. Деррыбье обернулся. Перед ним стояла госпожа Амсале.
— Покидаешь нас. Эх, молодежь, молодежь! Ты ведь был нам за сына. Не забывай нас, заходи. В этом доме тебе всегда рады. — Она слащаво улыбалась. Деррыбье не мог не почувствовать в ее словах фальши.
— Спасибо, госпожа. Я не забуду вашей доброты.
С Тесеммой он простился сердечно. С ним он всегда ладил. Что ж, можно идти. А Хирут? Ему до боли в сердце захотелось повидать ее напоследок.
Он подошел к ее спальне, постучал. Тронул ручку двери. Не заперто. Хирут наклеивала на стену вырезку из журнала. На большом цветном фото была изображена пчелиная матка с разбухшим брюшком. «Что она нашла в этой картинке?» — удивился Деррыбье.
Между тем Хирут наклеила фотографию, аккуратно разгладила ее рукой и, не повернув головы, спросила:
— Зачем пришел?
— Проститься. Ухожу я, — запинаясь, произнес он.