— Повинишься, а где гарантия, что тебя не арестуют? Думаешь, они дураки? Ну спросят: откуда у вас оружие — ведь мы обыскивали ваш дом? Что тогда скажешь?.. С неба свалилось? Простофиля, от настигающего сатаны не открестишься. Деррыбье все знает, лучше поговорить с ним начистоту.
— Если б ты тогда не заставила меня закопать оружие!..
— Да, ишь как обернулось-то. Думай, думай, что делать будем!
— Оставь меня. Заварила эту кашу — сама и расхлебывай. — Он беспокойно шагал по комнате из угла в угол.
Госпожа Амсале торжествовала. Она взяла верх над мужем. Все-таки она хозяйка в доме!
— Каким бы ни стал Деррыбье, к деньгам никто не равнодушен. Сколько людей спаслось с помощью денег! Мы тоже не бедняки, — намекнула она.
— Ты предлагаешь дать ему взятку? — воскликнул ато Гульлят.
— Именно! Деньги решают все! Иисуса Христа предали за деньги. Деррыбье как-то говорил, что копит на машину. Для него это вопрос престижа.
— Что верно, то верно. Он всегда был самолюбив, — поддакнул ато Гульлят.
— Если мы подкинем ему недостающую сумму, он будет держать язык за зубами. И потом, не забывай — только благодаря нашей протекции он попал в министерство. Он в наших руках, муженек.
Ато Гульлят с сомнением покачал головой.
— Надеешься на братца? Он теперь в министерстве не большая шишка.
— Большая не большая, а посодействовать может. Гьетачеу далеко не труслив. И даже если он не захочет нам помочь… Ты помнишь сына алека[27] Текле, того, что прихрамывает?.. Уж он-то свой человек, — не сдавалась Амсале.
— Видел я его на днях. Говорит, что Деррыбье вступил в дискуссионный клуб и очень изменился. После революции все с ума посходили… Слышишь, опять стреляют.
С улицы донеслись звуки выстрелов. Кто-то пальнул из винтовки. Ему ответили очередью из автомата. Ато Гульлят с испугом посмотрел на дверь. Раньше стреляли только по ночам, а теперь и днем не стало покоя.
Госпожа Амсале подбежала к окну. Захлопнула створки. Стреляли поблизости. Прохожие спешили юркнуть во дворы, спрятаться за выступами домов. Раздался истеричный женский крик. Потом заплакал ребенок. Так как дом был обнесен забором и ворота были железные, из толстых витых прутьев, то трудно было из окна увидеть все, что творилось на улице.
Госпожа Амсале позвала служанку. Той не оказалось на месте. Вдруг госпожа Амсале разрыдалась: она представила себе, что ее дети — Хирут и Тесемма — могут погибнуть. Ведь она ничего не знала о них. Она выбежала во двор, ато Гульлят последовал за ней.
Улица была запружена народом. Люди метались. Неразбериха, шум. Кто-то громко кричал, указывая, куда скрылись люди с оружием.
Обезумевшие матери прижимали к себе детей. Молодая женщина с младенцем за спиной склонилась над распростертым на земле мужчиной и в голос рыдала. Мужчина был весь в крови. В нем еще не угасла жизнь. «Врача! Врача!» — кричал высокий пожилой человек, оказавшийся рядом с женщиной. Его крик тонул в реве толпы. Все бежали куда-то, не обращая внимания на других.
— Что там, что там? — Низкорослая госпожа Амсале стояла у ворот, вытягивала шею, но ничего не могла разглядеть. — Кого убили? — Она цеплялась за одежду бегущих мимо людей. Какой-то парень ей ответил:
— Тяжело ранен член отряда защиты революции.
Другой тут же поправил его:
— Заместитель председателя кебеле…
— Кто в него стрелял?
— Двое парней. Стреляли в упор. И когда он упал, продолжали стрелять…
Госпожа Амсале почувствовала, что сердце ее разрывается на части.
Ато Гульлят, встав на цыпочки, пытался рассмотреть, что происходит около раненого.
— Отойдите же, расступитесь! Дайте ему воздуха! — Рослый мужчина расталкивал людей вокруг раненого. Тот лежал вниз лицом, и из груди его сочилась кровь, растекаясь по асфальту. Из рук он не выпускал автомат. Потом он глубоко вздохнул, повернул голову, приоткрыл глаза. С трудом, опираясь на автомат, встал на колени, выпрямился во весь рост. Когда он встал, изо рта закапала кровь. Боль исказила его лицо. Его шатало. И все-таки он нашел в себе силы поднять над головой автомат и сжатую в кулак левую руку. Многие остановились, ждали, что будет дальше. А он слабым голосом произнес:
— Мои угнетенные эфиопские братья, возьмите оружие, все как один на борьбу за дело революции…
Последнее слово он прошептал едва слышно, его можно было лишь угадать по движению побелевших губ. Обессиленный, боец революции упал на пыльную мостовую в лужу своей крови.