— Так что мне его, застрелить, что ли? — сострил ато Гульлят и тут же закусил губу, услышав совершенно серьезное:
— Вот именно, друг мой! Так поступил бы настоящий мужчина. Да что там говорить?! Настоящий мужчина и за землю свою сумел бы постоять.
— Ну вот, от оскорбленной чести перешли к конфискованной земле. Не надоело тебе причитать?
— Не надоело. Тебе-то все нипочем. Ни гордости в тебе, ни злости на этих, которые все у нас отобрали.
— Отстань, моли бога, чтобы чего-нибудь похуже не случилось. Ныне не только оскорбить — выпороть и убить могут.
— Это меня-то, дочь Ешоалюля?!
— Да-да, тебя! Ты, видно, забыла, что человек, который вежливо отказался навестить тебя сегодня, вполне может отдать приказ о твоем аресте.
— Только этого не хватало! Ой, смерть моя! А я ведь так ласково уговаривала его… Как ты думаешь, стоит его проучить?
— Нет. Сейчас лучше помалкивать, главное — смиренность. Надо вести себя скромно и хитро.
— Таким, как Деррыбье, только дай повод — они тебе на голову сядут.
— Не сядут. Если действовать умно.
Госпожа Амсале с сомнением покачала головой:
— Умно действовать, говоришь? Что же ты не действуешь умно? Ведь тебе уже на голову садятся, а…
Не успела она договорить, как длинная фигура их сына Тесеммы возникла на пороге. Госпожа Амсале бросилась к нему:
— Что с тобой случилось, сынок? Ты похудел. Лицо посерело, словно ты просеивал золу. А эти усы, какие все же они противные! Почему ты их не сбреешь?
Ато Гульлят тоже не мог не отметить про себя, что Тесемма осунулся и выглядит плохо, но он обратил внимание и на то, чего не заметила госпожа Амсале.
— Ты чем-то напуган. Что случилось? — спросил он.
— Хирут? — выдохнула госпожа Амсале и замерла, готовая к самому страшному.
— У нее все хорошо, — сказал Тесемма.
— Тогда что же?
Взволнованный вид сына не оставлял сомнений в том, что произошло нечто чрезвычайное. Его руки и ноги дрожали. То и дело он вздрагивал и сжимался, будто ожидал удара.
Госпожа Амсале настойчиво повторила:
— А ну говори, чего замолк?
Тесемма затравленно посмотрел на родителей и, наклонив голову, сказал:
— Я утром звонил Деррыбье…
Госпожа Амсале, услышав имя Деррыбье, скривилась как от зубной боли:
— Ну и что?
Тесемма, не поднимая головы, шаркал ботинком по полу, как ребенок, который ждет, что его будут ругать.
Наконец он решился:
— Мы с Хирут влипли в одну историю. А Деррыбье…
— Ну! Говори! — крикнул отец, потеряв терпение.
— В общем, ему стало известно, что мы… члены ЭНРП.
— ЭНРП? Вы? Мои дети? Вот чего я боялся! — Ато Гульлят схватился за голову. — Как вы могли решиться на это? Вступить в эту партию! Ну и времена! Ну и времена!
Госпожа Амсале запричитала в голос:
— Ой, горе мое, ой, горе мое! Ой, горе!
— Перестань выть! — прикрикнул на нее муж.
— Оставьте меня! Оставьте меня! Хирут, моя доченька! Хирут! Ее убьют, а тело бросят на дорогу. Ой, на дороге она будет валяться! Ой-ой!
— Умоляю тебя, не хорони ее раньше времени. Прекрати истерику.
— Пусть лучше я умру раньше своего дитяти. Пусть я буду валяться на дороге, а не моя Хирут. — Она повернулась к Тесемме: — Ну чем я вас обидела? Ну чем? Чем?
При виде рыдающей матери Тесемма еще больше сжался и не смел поднять голову. Из кухни прибежали кухарка и слуга. Они молча стояли в дверях комнаты, не понимая, что происходит. Впервые они видели своих хозяев в таком состоянии. Ато Гульлят обнял жену и ласково похлопывал ее ладонью по спине:
— Успокойся, успокойся, прошу тебя.
Заметив слуг, он рявкнул:
— А вы чего уставились? Занимайтесь своими делами. Нечего глазеть.
Те тут же исчезли.
Ато Гульлят подошел к Тесемме вплотную:
— А где сейчас Хирут?
— В лавке. Я ее там оставил.
Госпожа Амсале, утирая слезы, бросилась к телефону. Долго не могла дозвониться. Наконец трубку поднял работавший в лавке слуга. Он сказал, что Хирут недавно вышла.
— Может, она ушла к друзьям? — И госпожа Амсале стала по очереди обзванивать знакомых. Но Хирут не было ни у родственников, ни у друзей. Никто не знал, где она.
Госпожа Амсале с отчаянием смотрела на мужа.
— Что ты все время молчишь? Сделай что-нибудь. Ведь у нас пропала дочь.
— Что я могу сделать?
— Нужно искать.
— Где? Аддис-Абеба — большой город…
— Может, ее уже убили, и она мертвая лежит где-нибудь на улице. — Госпожа Амсале опять заплакала.