Теферре не терпелось уйти. «Выбраться, выбраться из этого притона и увести Хирут», — стучало в его мозгу. Он коснулся ее руки, легонько сжал локоть.
Хирут не шелохнулась. «Это будет легко», — рассеянно думала она.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Багряно-красное солнце клонилось к закату и вот-вот должно было скрыться за спинами гор. Оно бросало огненные отблески на темнеющее небо, расцвечивая высокие перистые облака в розовато-алые тона. Обычно в этот предсумеречный час многие жители Аддис-Абебы выходят на улицы, чтобы полюбоваться прелестью уходящего дня.
Но сегодня на улицах совсем мало народа. Почти замерло автомобильное движение. Лишь изредка по пустынной и оттого кажущейся неимоверно широкой мостовой прошуршит шинами куда-то спешащая легковая машина.
Кампания «красного террора» набирала силу. Из разных районов города доносились звуки перестрелки. Задолго до восьми вечера обезлюдел рынок, в иные дни бурлящий допоздна. Витрины многочисленных лавочек и магазинов наглухо закрыты ставнями. Столица как бы погрузилась в тяжелый сон.
У кафе на площади Мексики, возле других популярных кафе не видно автомобилей, в которых обычно, тесно прижавшись друг к другу и не сводя друг с друга горящих глаз, сидели влюбленные. Не суетятся официанты, разнося посетителям кофе с молоком, пиво, виски, мороженое, папайевый, апельсиновый или банановый соки, лимонный напиток.
Надоедливо кружившие рядом в поисках пропитания нищие, кажется, насытились и скрылись вместе с солнцем.
А где же машины состоятельных горожан, которые, полакомившись кытфо[37] и запив сытный ужин ареки и фруктовыми соками, мчатся на север по годжамской дороге искать подружек в ночных заведениях? В Аддис-Абебе много дорогих гостиниц. Но ныне их железные жалюзи опущены.
Нет привычного оживления и на окраинах, в районах трущоб, где ютятся бедняки. Десятки тысяч обездоленных женщин, пришедших в столицу из разных провинций страны в поисках счастья, торгуют там своим телом. Напрасно эти женщины стоят у дверей своих каморок, напрасно размалывают кофейные зерна в старых кофемолках, жгут благовония и молят бога ниспослать им сегодня вечером хоть какого-нибудь загулявшего пьяницу. У них нет документов, их промысел считается незаконным, потому они живут в вечной тревоге за свою судьбу. Но деваться им некуда. Аддис-Абеба — их последняя надежда. Они ждут клиентов, а клиенты не появляются.
Приуныли и самогонщицы. Их убогие лачуги, которые только человек с больным воображением мог бы назвать кафе или баром (но именно так любили называть эти забегаловки их владелицы), цепью опоясали город. Здесь торговали дешевым вонючим пойлом, но и его называли высокопарно — ареки. Сегодня торговля совсем не шла. Даже закоренелые пьянчуги не казали носа из своих домов. Сидели трезвые и мрачные, готовые в любую минуту сорвать зло на притихших женах.
Район Арат Кило, где жил Гьетачеу Ешоалюль, брат госпожи Амсале, был похож на разоренную войной деревню. На улицах не было ни души. Только тощие бездомные собаки рылись в отбросах на помойках.
Гьетачеу сел в свой старенький, дребезжащий, как пустая консервная банка, «пежо-404». Спустившись вниз по улице от здания Министерства образования, он остановился недалеко от бывшего парламента, напротив церкви святой Троицы, у кафе «Хорайе». Выйдя из машины и не потрудившись запереть дверцу, медленным шагом вошел в кафе. Кроме знакомого лысого официанта, кивнувшего ему у порога, там никого не было. Даже хозяйка не сидела на стуле за кассой.
Официант по имени Мэлькаму, не спрашивая, налил в стакан виски и протянул Гьетачеу. Облокотился на стойку. Ему явно хотелось поболтать с посетителем.
— Что стряслось со всеми?
— «Красный террор»! Люди предпочитают отсиживаться по домам, — с готовностью ответил Мэлькаму.
— Идиотизм, — сказал Гьетачеу медленно. — Да спасет от «красного террора» юбка жены. — Он глотнул виски.
Часы на башне парламента пробили семь. Обычно в это время в кафе можно было встретить кого-нибудь из журналистов.
Прежде это кафе считалось одним из самых престижных в столице. Гьетачеу помнил, как несколько лет назад его торжественно открывали в присутствии журналистов из района Арат Кило и членов парламента. «Да, время бежит», — подумал он. Когда-то завсегдатаями «Хорайе» были так называемые именитые люди, цвет общества. Обладатели высоких титулов сидели за круглыми столами, пили виски с содовой из высоких стаканов, помешивая длинными ложечками лед. А разговоры-то какие вели! Сейчас и вспомнить смешно. Обсуждали проект закона о взаимоотношениях землевладельцев и арендаторов, спорили: «Чью землю и под какой выкуп передадут в пользование крестьянам?» — «А, бросьте! Если закон будет утвержден, он создаст опасную обстановку. Арендатор и землевладелец вцепятся друг другу в глотку». — «Кстати… чиновникам, которые подготовили проект закона, неплохо было бы знать, как много земли в Эфиопии. Вроде образованные люди, а очевидных вещей не учитывают». — «А разве я не то же самое вам говорю? Эти чиновники совершенно не представляют себе истинного положения в стране. Они думают, что все легко и просто, как на деревенских гуляньях, где можно послушать песни, а потом порезвиться с местными красотками. Хо-хо. Однако со своей землей и со своей законной женой лучше не шутить». — «Вот-вот. Сегодня сунешь палец, а завтра, глядишь, руку по локоть откусят. Где гарантия, что крестьянин, получающий сегодня право пользоваться моей землей, которую я унаследовал от деда и прадеда, завтра, обнаглев, не скажет мне: а ну-ка убирайся отсюда? Вы говорите, что ничего не выйдет, если только через труп помещика? Нет и нет. Пока у змеи не разбита голова, она опасна. Будь прокляты крикуны, призывающие передать землю тем, кто ее обрабатывает! Эй, молодцы, пока проект закона о взаимоотношениях между землевладельцем и арендатором не вошел в силу, размозжим ему голову, быстренько похороним, а уж отпущение-то грехов отмолим себе».
37
Кытфо — традиционное блюдо эфиопской кухни. Представляет собой небольшие кусочки сырого или вареного мяса или фарш, обильно приправленные специями.