Гудетта, выведенный из себя шутками Хабте, заявил:
— Мы недостаточно серьезно относимся к нашему делу. Если мы считаем себя народными журналистами, то мы должны как можно больше писать о разгорающейся классовой борьбе. Так о какой же засухе на новости может идти речь? Ведь мы вместо того, чтобы формировать общественное мнение, плетемся в хвосте событий.
— Ну так не плелся бы! — сердито перебил его Гьетачеу.
Табор одним глотком махнул даровое виски, со смаком крякнул, посматривая в сторону Гудетты:
— Во-во, буржуазная ограниченность дает о себе знать.
— Мнение… — протянул Иов, — мнение — это не рубашка, которую можно легко сменить. Мнение нельзя отделить от убеждения. Я удивляюсь, сколько на свете людей, относящихся к своим убеждениям так, словно это резинка, которую можно как угодно растянуть. Слишком много среди нас приспособленцев.
— Это болезнь времени, — вздохнул Гьетачеу.
Гудетта как бы в отместку Иову опрокинул в себя еще одну порцию виски. Удовлетворенно вытер ладонью губы:
— Старую собаку не научишь вести себя по-новому.
— Старая собака или не старая, нужно быть самим собой, не бахвалиться попусту, не заниматься самообманом, а делать добросовестно свое дело. Прессе есть о чем писать, если только мы не будем закрывать глаза на злободневные факты. А иначе так и останемся навсегда в хвосте. Что значит нет новостей? Разве история с голодом в Уолло нас ничему не научила? Неужели необходим еще один Дамбильди[39] с его разоблачениями?
— Слишком много развелось дежурных редакторов, — заметил Гудетта.
Гьетачеу с вызовом посмотрел на всех:
— Лучше было бы сказать, что у нас нет настоящих журналистов. Те, кто сочиняют заметки для газет, еще не есть журналисты.
— Как так? — иронически воскликнул Табор. — А известные своей ученостью дебтера из церкви святого Рагуэля, разве они не способствовали становлению журналистики и разве не были они остры на язык? Поэтому кто-то сказал: «Если имеешь друга журналиста, то тебе враг не нужен».
— Да хватит вам о политике. Сейчас дебтера цитируют работы Ленина, — сказал Хабте, уже захмелевший. При этом он повел бровями и состроил смешную гримасу. С его лица не сходила бессмысленная улыбка.
— Слава дискуссионным клубам! Теперь мы многому научились.
— Да, хотя новостей и нет, борьба нарастает, — поддакнул Хабте. — Мы стали сами себе врагами в тот день, когда начали работать в Министерстве информации.
— Нет, в тот день, когда вкусили первый коктейль в иностранном посольстве, — ввернул Гудетта и по привычке засмеялся над собственной шуткой.
— Шутки шутками, — еле слышно пробубнил Гьетачеу, — но человек сам себе враг. — При этом он вспомнил, как стал журналистом.
После того как Гьетачеу окончил среднюю школу в Котебе, госпожа Амсале представила брата господину Меконныну Хабте Вольде, влиятельному царедворцу. На третий день после этого Гьетачеу был принят с хорошим жалованьем в Министерство информации и национальной ориентации. Меконнын Хабте Вольде придерживался мнения, что нет лучших журналистов, чем дебтера из церкви святого Рагуэля, однако на него произвело сильное впечатление, как Гьетачеу за короткий срок овладел профессией журналиста, и, не видя большой разницы между журналистом и шпионом, он стал привлекать Гьетачеу к работе в обоих этих качествах.
Никто бы не усмотрел плохого в том, что Меконнын Хабте Вольд приближает к себе человека, который поступил в ведомство, известное как одно из самых могущественных и влиятельных в стране. Однако Гьетачеу очень не понравилось, что патрон пытается превратить его в своего личного наушника. По счастью, вскоре, получив стипендию, он уехал на учебу в США. Таким путем он освободился от навязчивой опеки начальника. Однако сознание того, что сестра устроила его в министерство, пользуясь какими-то связями, отягощало его совесть…
— Гьетачеу прав. Мы сами себе враги, — сказал Табор. Язык у него не поспевал за мыслями, поэтому говорил он медленно, затрудняясь подобрать нужное слово.
— Это как же?
— Да разве не говорят, что классовая принадлежность тянет сильнее уздечки? Наша мелкобуржуазная природа — наш враг.
— Что ты хочешь этим сказать? — Гьетачеу уже всерьез разозлился.
— А то, что глупо плыть против течения, реку вспять не повернешь. Вот так-то! Знаете, что я сегодня узнал?
Табор был довольно информированным человеком, поэтому Гудетта, придвинувшись к нему, спросил с интересом:
39
Джонатан Дамбильди — английский журналист из Би-Би-Си, который в начале 70-х годов втайне от императорского правительства заснял телевизионный фильм о голоде в провинции Уолло.