Из района Селассие донесся нарастающий грохот.
— Близко стреляют. Мне кажется, нам лучше уйти, — сказал Иов.
Хоть он и предложил уйти, ему этого совсем не хотелось. Дома ему было не по себе — с женой он по-прежнему не ладил. Но и в кафе засиживаться было не резон: пользуясь тем, что Иов угощает, Гудетта и Табор без устали подзывали Мэлькаму.
— Я остаюсь, — решительно заявил Хабте. — Боюсь возвращения в пустой дом.
— Да, неизвестно еще, где тебя встретит смерть, здесь или в другом месте. Уж лучше подождать ее за стаканом, — меланхолично произнес Гьетачеу.
В это время прихрамывая вошла хозяйка кафе. На ней была небрежно наброшенная шамма.
— Поразительно, неужто из всех моих постоянных клиентов остались только вы? — с показным изумлением воскликнула она, прикидывая в уме, кто из них пьет в долг, а кто за наличные.
— Не бойся, нас разлучит только смерть, — отозвался Гьетачеу.
— Пусть сгинут твои враги! — И она повернулась к Хабте: — Сын мой, прошлой ночью я видела тебя во сне. Будто я нарезаю белое, как хлопок, сало и с рук кормлю тебя. У меня сны всегда вещие. Это к удаче!
Хабте замахал на нее руками. Он терпеть не мог жирного, особенно сала. Знает ведь, старая ведьма, и нарочно дразнит.
— Как миленький проглотил. Ты же любишь поесть… Ну а ты? — обратилась она к Табору. — Сегодня у тебя радостное лицо. Где ты пропадал всю неделю?
Табор насупился. У него не было ни гроша за душой, потому он и не появлялся здесь. Хозяйка отказывалась отпускать ему спиртное в долг. Он ей и так много задолжал. Она даже ходила к нему в министерство и жаловалась начальнику, просила как-то на него повлиять. Но начальник лишь разводил руками: «Да как же я на этого разгильдяя повлияю? Его и на работу-то не заставишь вовремя приходить». С тех пор, встречая Табора, хозяйка неизменно спрашивала: «Ну и что? Ты все так же на службу опаздываешь?» Табора это очень задевало. Вот и сейчас он демонстративно отвернулся от хозяйки.
А она не очень-то опечалилась. Продолжила свою беседу с Хабте:
— Сало — это к счастью. Не иначе, ты выиграешь в лотерею…
— А вдруг!.. — Хабте вытащил из кармана лотерейный билет. — Вдруг он счастливый? — При этих словах на его лошадиной физиономии расплылась широченная улыбка.
Табор тоже достал бумажник.
— И у меня есть лотерейный билет — друг презентовал.
— Удивительно, друзья, — сказал Гудетта, — но и у меня есть лотерейный билет: мне его за три бырра продал один журналист — без денег остался.
Хозяйка изрекла:
— Я видела сон, и он сбудется только для Хабте. Если это случится, мы его женим.
Это Хабте-то, закоренелого холостяка, который боялся женщин пуще сатаны. Но когда знакомые подшучивали над ним, уже далеко не молодым человеком, он с напускным безразличием говорил: «Нашли бы лучше мне невесту».
Табор, услышав слова хозяйки, почесал свою круглую лысину и подумал: «Почему мое счастье всегда достается Хабте?»
…Несколько лет назад после долгих хлопот он добился стипендии для учебы за границей, но в последний момент ее перераспределили, и она досталась Хабте Йиргу. Правда, спустя некоторое время и Табору удалось получить стипендию, он поехал в Америку. По возвращении на родину и Хабте и Табор претендовали на место редактора столичной газеты. И конечно же, снова повезло Хабте. Попозже и Табор устроился, но на менее престижную должность. Он завидовал своему приятелю-счастливчику. Вот почему сейчас сердито огрызнулся:
— Сон твой — бред!
— Нет, мои сны всегда в руку… А вот и еще гости! — обрадовалась хозяйка.
В кафе вошли два человека. Их здесь хорошо знали.
Один, башша[41] Тырфе, с трудом волочил ревматические ноги и опирался на трость. До декрета о национализации земель и доходных домов в городах он владел в районе Арат Кило мясными лавками и одно время был районным судьей. Его некогда шикарный шерстяной костюм был сильно потерт и лоснился. Минули те времена, когда старик любил пропустить стаканчик-другой виски с содовой и, помешивая длинной ложечкой в стакане, чтобы вышел газ, поболтать с приятелями о житье-бытье. Здоровье не позволяло ему злоупотреблять спиртным. Сначала он перешел на местное «кендо», которое с долей иронии называл «львиным молочком», потом пришлось отказаться и от этого напитка. Осталась единственная услада: целыми днями просиживать в барах и кафе, вдыхая соблазнительный запах «кендо», которое пьют другие. Ох-хо-хо, старость не радость! Все для этого человека осталось в прошлом. Славные были времена. Он и сейчас часто приходит к мясным лавкам — уже не своим, национализированным, — придирчиво рассматривает разложенные на прилавках куски мяса, приценивается, но не для того, чтобы купить, а просто так, спрашивает у продавцов, в каком состоянии помещение, и, если замечает какой-нибудь непорядок, очень сердится. Продавцы привыкли к этому старику и не гонят его. А башша наблюдает за их работой и с болью в сердце думает, что с каждым ударом острого ножа, которым мясник разделывает тушу, он теряет все больше и больше денег, которые причитались бы ему как владельцу за аренду дома. Однако он не теряет надежды, что национализированные мясные лавки когда-нибудь будут возвращены ему.