— Так чего же мы ждем? Пошли, — сказал Тесемма.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В то время как Деррыбье и Тесемма в сопровождении десяти членов отряда защиты революции направлялись к лавке, где прятались заговорщики, Гьетачеу, распрощавшись со знакомыми в кафе, сел в машину и поехал домой. Ворота открыл сторож, служивший семье много лет. Пропустив машину во двор, он поспешно закрыл ворота и подбежал к Гьетачеу, который еще не успел заглушить мотор.
— Чего тебе? — буркнул Гьетачеу недовольно. Он явно недобрал свое в кафе и потому был мрачен.
Сторож стал сбивчиво мямлить:
— Я… это… хотел вам помочь. — Он поскреб заскорузлой пятерней затылок.
Гьетачеу все понял.
— Держи, я сегодня добрый. — Он протянул старику бырр. Сторож почтительно поклонился и сразу же отошел. Он давно не видел хозяина таким трезвым, чему немало удивился. Обычно вечером его чуть ли не на себе приходилось тащить в дом. Тыгыст, увидев, что муж идет без посторонней помощи, даже слегка растерялась:
— Господи, в Аддис-Абебе началась засуха? — всплеснула она руками.
— В Аддис-Абебе начался «красный террор», — ответил Гьетачеу. — Стреляют везде, в кафе спокойно не посидишь. Чего у тебя глаза красные, опять ревела?
— Хирут пропала. Амсале и Гульлят места себе не находят — так волнуются. Тесемма был дома, но вечером ушел, тоже неизвестно куда. Ой, горе, горе!..
— Перестань ныть, прошу тебя. Терпеть не могу. Всегда у вас, женщин, глаза на мокром месте. Чуть что — в слезы.
— А ты бесчувственный. Племянница пропала, а ему плевать! — Чтобы успокоиться, Тыгыст взяла гребень и стала расчесывать волосы. — Ты как иностранец. Ничто наше родное, эфиопское, тебе не дорого. Ты и над обычаями нашими смеешься, как будто не эфиоп вовсе. Черный европеец — вот ты кто!
— Ну-у-у, понесло! Да что такое эфиоп вообще? — спросил Гьетачеу, вспомнив нашумевшую несколько лет назад статью в журнале «Аддис репортер». В ней с издевкой писали, что современные эфиопы с одной тарелки едят и мясо и пирожные, в быту придерживаются отсталых феодальных обычаев. Но при всем этом готовы до хрипоты спорить о проблемах западной философии и образа жизни, литературе и парламентской демократии. Если что и связывает их с цивилизацией, то только узел галстука. Автор саркастически завершал свою статью словами: «Не все то золото, что блестит. Застой в мозгах — вот подлинная причина отсталости».
Тыгыст бросила гребешок на диван, поправила волосы рукой.
— Как это «что такое эфиоп вообще»?! Такой вопрос может задать только черный европеец. Презирать обычаи и культуру своей собственной страны — это то же самое, что ненавидеть самого себя. Выходит, получил образование — и давай охаивай все вокруг! Вы — черные европейцы! Кожа у вас черная, а образ мышления пятнистый. Никакой от вас пользы. И вот, зная, что от вас никакой пользы, вы сами себя ненавидите. Ваша внутренняя пустота в вас вызывает неприязнь к самим себе. Вот вы и пытаетесь утопить недовольство собой в вине. Желая скрыть внутреннюю пустоту, злословите на соотечественников: трусливый народ… народ, который не может сражаться, если перед ним не будет стоять азмари[44], вдохновляющий на подвиги своей игрой и песней… хитрый и коварный народ… Но если спросите меня, кто эти трусы, хитрецы, эгоисты, алчные и коварные твари, готовые сзади напасть и ударить из-за угла, то я вам скажу, кто они. Это те самые «черные европейцы», забывшие, откуда они родом.
Гьетачеу достал сигарету и закурил. Ему страшно хотелось выпить. Слова жены задели его за живое.
— Что с тобой сегодня? Трещишь не переставая. У нас выпить что-нибудь найдется?
Тыгыст фыркнула:
— Попей из крана, пока не отключили. Ты хотя бы помнишь, что у нас за телефон, электричество и воду не плачено? За аренду дома за два месяца задолжали. Если бы Амсале не прислала тефа, то и без хлеба остались бы. Ни сантима нет в доме. А ты последние деньги на выпивку бросаешь. — Она опять заплакала.
«Все катится кувырком», — подумал он, а вслух упрямо сказал:
— Оставалось же немного виски!
— Как не остаться! В этом доме для тебя все есть. Он для тебя что гостиница. Приходишь только на ночь. Удобно устроился — и гостиница, и служанка при ней. Я для тебя просто вещь. Вещь, которую ты можешь взять, когда пожелаешь. Я для тебя всем пожертвовала. Молодость загубила… Сегодня даже служанка имеет какие-то свои права. Я же как была вещью, так ею и осталась.