— Сколько же в этом мире начальников! — ворчит он, лениво натягивая брюки. — Ох, Моисей! Если бы не спустился он с горы с десятью заповедями, не было бы столько запретов. Вот беда! Пока люди не освободятся от власти, они не смогут управлять собой.
— О чем ты говоришь? Мы едва дотягиваем до конца месяца на твою зарплату. А что будет с нами, если ты перестанешь ходить на службу? Ты постоянно опаздываешь. В конце концов тебя уволят. Вокруг столько завистников и недоброжелателей! Разве ты не замечал, что к нашим дверям постоянно подбрасывают какие-то тряпицы, завязанные узлом, дохлых мышей и всякую дрянь? Сын часто болеет. Я — тоже. Я вся больная. И почему ты держишься за этот дом? Поискал бы квартиру в другом районе, — опять раздраженно говорит она, вспомнив проклятья Хаджи Мустафы.
«Ну, начала», — думает Сирак. Когда она говорит о квартире и болезнях, он чувствует, как к горлу подступает тошнота.
— Ты полагаешь, что так просто сменить квартиру? Счастье, что мы смогли снять хоть этот домишко. Знаешь, сколько семейных людей скитаются по гостиницам! Приличный дом найти очень трудно. Может, ты считаешь, что нам следует снять угол? Теперь домов никто не сдает. Бог знает, куда они девались! — желая утешить Цегие, говорит Сирак. — Библейский Авраам прожил в этом мире сто семьдесят пять лет, не имея дома, в шатре.
— Ну и что? — тут же подхватывает она.
— Как что? Его спросили: «Почему ты не построишь себе дом?» И думаешь, что он ответил? «Зачем я буду заниматься этим для столь короткой жизни?»
— Я не говорю тебе о том, чтобы строить дом. Прошу только подыскать другую квартиру. И хочу спасти моего сына, пока его не убили проклятья Хаджи.
Она заметила по лицу Сирака, что он не воспринимает ее слов всерьез.
— Строить гнезда и копать норы — удел птиц и зверей. А мой дом — это сердца людей, — ответил он с улыбкой.
— Ну и спи в этих сердцах, если сможешь, — бросила она с презрением.
Цегие не была настроена шутить. Она даже не улыбнулась. Да и он болтал этот вздор через силу. Ему не хотелось покидать этот квартал. Он сжился с ним. Он чувствует его запахи, видит его жизнь, слышит его голоса. Квартал Преданий стал частью его судьбы, главой его будущей книги. В этом доме она была зачата. И что бы ни случилось, он не покинет его, пока не закончит книгу. Даже если наступит конец света, он останется здесь.
— Только нам никто не сдает квартир, другим сдают, — не унималась Цегие. — До какой поры наш сын будет жертвой проклятий в этой вонючей дыре? — продолжала она, одевая Иоханнеса.
— А почему ты не выпускаешь его гулять на улицу?
— Ты забыл о злых духах, колдунах, прокаженных! Кругом грязь, зараза! Ты что, хочешь, чтобы он умер раньше меня? На каждом углу его подстерегают несчастья. — Она била себя в грудь негодуя. — Ты только и знаешь что свою книгу. Любишь лишь самого себя. А для меня смысл жизни — мой сын.
Теперь Сираку хотелось бежать из дому. В спешке одеваясь, он спросил жену:
— Так чего ты все-таки боишься?
— И ты еще спрашиваешь? Разве не знаешь колдунов, не слышишь их проклятий?
— А что ты повязала ребенку на шею?
— Это от дурного глаза.
Сирак в гневе вскочил, сорвал шнурок с шеи сынишки.
— Я просил тебя не делать этого. Нельзя, чтобы мальчик верил в глупые предрассудки.
Цегие растерянно смотрела на валявшийся на полу талисман.
— Что же мне остается делать, если ты не хочешь уезжать отсюда?
Сирак отхлебнул остывшего чая, вытер лицо влажным полотенцем и, причесывая волосы, сказал:
— Послушай, дорогая. Эти обездоленные нищие, калеки, эти темные, невежественные бродяги — тоже люди. Запомни это. Наше существование неразрывно с их существованием. Глупо бежать от самих себя. Прятаться от жизни, создавать остров благополучия в море страданий, как другие? Не видеть прокаженных, не слышать стоны нищих, отгородиться от людских страданий стеной, запереть железные двери, развести розы во дворе, чтобы они радовали глаз? Ты предлагаешь мне сделать так, как делают другие? Они обманывают себя. Ведь взор обездоленного проникает не только сквозь стены, даже горы не могут помешать ему видеть. Этот нищий квартал — мой мир, мир моего сына. У нас нет ничего другого. Мы живем здесь. И я не построю моему сыну дом, который будет спасительным островком в реальном мире, не стану скрывать от него подлинную жизнь. И знай, я люблю моего сына. И меня ничуть не волнуют проклятия, которые посылает нам Хаджи. — Он бросил расческу и быстро вышел из дому.
— Не понимаю, ничего не понимаю! О чем ты? Видно, совсем сошел с ума, не иначе! — услышал он вслед крики жены.