Сирак нахмурился. Искандер прикуривал следующую сигарету.
— Да, ты прав. Но, по-моему, многое зависит от воспитания. Детей с детства приучают завидовать, относиться ко всем недоброжелательно. Разве не говорят родители детям: «Если ты не скушаешь это, я отдам тому-то… Вот если бы ты был, как такой-то…» Немудрено, что при таком воспитании вырастают завистливые себялюбцы, неспособные воспринимать критику должным образом.
Сирак вытер платком вспотевшее лицо.
— Все имеет значение: и воспитание, и общая культура. Теперь нашим делом должна стать забота о том, чтобы помочь развитию всенародного искусства, а для этого необходимо создавать благоприятные условия для творческой интеллигенции.
— Мало все-таки у нас поддерживают людей творчества. Наша страна бедная. Народ в массе своей неграмотный. Трудно приходится писателям и художникам — бьются как рыба, выброшенная из моря на сушу. Отдачи от нас маловато. Мы как пламя свечи, которая горит в глиняном кувшине. Сгораем, а света так никому и не даем. Наша душа опутана бюрократической паутиной. Она еще не обрела подлинной свободы.
— Тем не менее без веры в будущее нельзя, — возразил Сирак. — Ведь жизнь творческой интеллигенции невозможно рассматривать вне жизни общества. Культурная революция — неотъемлемая часть революционного процесса. Согласись, кампания по ликвидации неграмотности приносит успехи. Появились миллионы новых читателей. Это не может не вдохновлять.
Искандер глубоко вздохнул.
— Сейчас именно и начинается упорная борьба. Искусство и литература всегда должны быть впереди как высшее проявление духовной жизни народа, как его совесть. Они должны выполнить свое великое предназначение.
— Мы победим! — ответил Сирак лозунгом, который звучал теперь повсюду.
— Несомненно, — в тон ему ответил Искандер и, взглянув на часы, заторопился. — Когда же мы увидимся?
Сирак обещал позвонить сразу же, как только прочтет рукопись. А она была объемистой. Такую быстро не прочитаешь. Досадно. Ему хотелось писать самому, а не тратить время на чтение чужих трудов. Но, раз обещал, ничего не поделаешь. Он на прощание пожал Искандеру руку.
Старые папки на столе. Чужая рукопись. Пасмурная погода. День начался так неудачно, да и почти пропал уже… Сирак почувствовал, что ему необходимо увидеться с Себле.
Сегодня он не узнал ее. На круглом личике нет приветливой улыбки. Может, это из-за погоды? Ох, если бы можно было разогнать тучи на темном небе и заставить ее улыбнуться, как весеннее солнышко.
Больше всего Сирака смутило не грустное выражение лица Себле, а то, что она отводила глаза, когда он на нее смотрел. Как будто в чем-то провинилась. Ему хотелось сделать ей что-нибудь приятное — вернуть солнце или хотя бы подарить цветок. Вот такую веточку нераспустившейся розы, что стоит в вазе на столе. Бросил взгляд на яркие губы Себле, и опять она опустила голову, только бы не встретиться с ним глазами. Волосы ее распались так, что Сираку показалось, словно на макушке виднеется маленькое как будто бы выбритое пятнышко.
— Куда пропала твоя улыбка? — спросил он.
— Чему улыбаться в этом мире? — ответила Себле и отвернулась.
— Многому! — Он взял ее за подбородок, легким движением повернул к себе.
Она сомкнула веки, не желая или боясь смотреть на него:
— Я ничего интересного не нахожу. А ты? И не думай, что я плохо знаю жизнь, не в этом дело… Нечему радоваться, вот и все.
— Ну, что ты? У тебя неприятности? Впервые вижу тебя такой, Себле.
— Да, неприятности. Большие. — Глаза ее были полны слез.
— Что случилось?
— Твоя книга… — только и смогла произнести она.
Сирак подумал, что ей не понравилась его повесть, и этим она огорчена. Однако после короткой паузы Себле сказала, что накануне вечером ее муж изорвал рукопись на мелкие кусочки.
Она разрыдалась. Положила голову на руки и не могла унять слез.
Сирак не поверил своим ушам. Фантасмагория какая-то. Чтобы успокоить Себле, он попытался через силу улыбнуться, но губы скривились в нелепую гримасу. Действительно, радоваться нечему. Он сидел и глупо молчал.
— У тебя осталась копия? — с надеждой спросила Себле. Она вынула из сумочки платок и вытерла слезы.
В горле у Сирака пересохло. Он едва слышно выдавил:
— Нет.
— Почему? — спросила она, не желая этому верить.
Сирак сказал, что пишет от руки, в одном экземпляре. Он не мог скрыть своего огорчения.
— Надо было писать под копирку.
— Я пытался, мне не понравилось. Когда работа идет, некогда думать о копирке.