— Надо собрать на опознание Декару образцы всех металлов из таблицы Менделеева и других более современных справочников. Если Форий есть тут, на Земле, то мы обязательно найдем его месторождение. Обязательно! — пока говорил, его глаза горели от возбуждения, и он не мог усидеть на месте.
Всё дело в том, что после более тщательного анализа и вычисления, страж установил, что Фория в доспехах и мече чуть больше одной роны, а рона, как я уже точно знал, равняется четыремстам семидесяти граммам.
Чудеса да и только!
Поселок Рыбачий
Двое суток спустя
Теперь меч и кольчуга стоимостью в целую планету занимали почетное место среди остальных сокровищ на среднем уровне хранилища.
— Всё… теперь и на этом этаже на полках почти нет места, — пробормотал я себе под нос, запирая тяжелую сейфовую дверь.
В нижнем, самом большом зале уже давно нет места ни на полках, ни в проходах между ними. Там всё навалено под потолок в нарушении всех норм безопасности. Но памятуя о том, что сокровищ еще будет очень много, а наше хранилище не резиновое, мы на эти меры наплевали, решив забивать все этажи по максимуму.
Освобождая место под сокровища, мы перетащили все статуи и бюсты в гараж моего коттеджа, теперь у меня там, как в Эрмитаже или Ватикане, это кому как нравится, только интерьер немного подкачал, но это временно.
Я ухмыльнулся, вспоминая, как мы переправляли эти сокровища из тайника тамплиеров в Рыбачий.
Шутка ли… Почти десять тонн груза мы вытащили оттуда.
Десять!
Сутки спустя
— Аккуратней, уважаемый Ила, прошу тебя… аккуратнее!
Отец осторожно держал двумя руками древний тубус, взятый нами из пусковой шахты, а дед, используя специально сконструированные для этого зажимы, осторожно отвинчивал покрытую толстым слоем патины крышку. Я же стоял за спиной деда, готовый в любой момент зафиксировать в своей памяти увиденное.
После внимательного изучения этого, бесспорно, когда-то богато украшенного, а сейчас прогнившего насквозь тубуса, мы обнаружили, что он двойной. Внутри находился еще один, потоньше, в виде бронзовой трубки с крышкой, закручивающейся в форме головы льва. В эту самую трубку, по всей видимости, и было вложено послание. Состояние внутреннего тубуса тоже оставляло желать лучшего, но мы, внимательно изучив, единогласно пришли к выводу, что его всё-таки можно вскрыть и постараться прочитать содержимое.
Происходило это следующим образом. Дед аккуратно, через пипетку, взбрызгивал на резьбу концентрированный лимонный сок, а затем, выждав какое-то время, медленно проворачивал крышку зажимом. И так в течение двух часов мы медленно, но уверенно, миллиметр за миллиметром откручивали крышку, пока нам не осталось всего одно маленькое движение для того, чтобы эту крышку наконец-таки окончательно снять.
Страж в этом деле нам не помогал. В этот момент он копошился на один уровень ниже нас со средними разведчиками, приводя их в рабочее состояние. Он решил, что пора перенастроить их на поиск ингредиентов для варки нектара. Какие-то образцы этих ингредиентов были в запасе у деда, и тот скрепя сердце предоставил их ему. А за какими-то образцами пришлось основательно побегать по окрестным горам. Почти всё необходимое он нашел в окрестностях Рыбачьего, осталось отыскать только одну траву, точнее цветок. Этим цветком оказалась какая-то разновидность пиона, но тот поблизости точно не рос, для этого нужны были высокие горы и влажный климат.
Деду пришлось одним днем слетать в Москву и привезти ценный образец цветка из своих старых запасов. Проштудировав кучу справочников и пообщавшись с местными травниками, он выяснил, чтобы найти необходимое для приготовления нектара, необязательно тащиться в Сибирскую тайгу. Всё, включая разновидность редкого вида пиона, можно найти сравнительно недалеко отсюда. Ближайшее место, где он рос, находилось в горах, в окрестностях поселка Красная поляна. А это почти рядом с Сочи. Мы собирались лететь в те края завтра утром. А пока…
— Ну, с Богом! — дед аккуратно провернул зажим, после чего крышка от внутреннего тубуса оказалась у него в руках.
Он тут же отложил ее в сторону, взял со стола пинцет и осторожно, стараясь не дышать, вытащил из тубуса кусочек подпорченного, почти черного пергамента.
Я разочарованно вздохнул.
Уже сейчас, рассматривая этот невзрачный на вид фрагмент рукописи, было заметно, как сильно она пострадала.
Низко склонившись над обрывком, мы пытались рассмотреть на нём хоть что-то, но тщетно. Как ни старались, но разобрать там что-либо сейчас было практически невозможно. Влага и время сделали свое черное дело.